Алан Брэдли - Копчёная селёдка без горчицы

— Невезуха, — сказала я. — Похоже, я оставила спички в кладовой.

Я почувствовала, что подсвечник сунули обратно мне в руки. Спустя краткий миг послышался шаркающий звук, и ярко вспыхнула спичка.

— Хорошо, что я сообразила захватить их, — произнесла Порслин, поднося спичку к фитилю. Когда пламя стало выше и ровнее, я увидела предмет, который был прикрыт простыней.

— Посмотри! — сказала я. — Это же портшез!

Эта штука напоминала ранний закрытый автомобиль, у которого украли колеса. Деревянные панели покрашены в светло-зеленый цвет с вручную нарисованными цветами по углам. Золотой медальон на двери — это герб де Люсов.

Внутри портшеза ирисовая бумага была ободрана и свисала длинными языками на зеленый бархат сиденья.

Портшез странно пах чем-то несвежим, и это были не только мыши.

Подумать только, кто-то из моих предков сидел в этом самом паланкине и его носили другие люди по улицам какого-нибудь города в XVIII веке!

Я ужасно хотела забраться внутрь и почувствовать себя частью семейной истории. Просто посидеть, и ничего больше.

— Это принадлежало женщине, — произнесла Порслин медленным незнакомым голосом, очень напоминавшим заклинание. — Шелковое платье… напудренный парик… набеленное лицо и черная мушка, словно звездочка, на щеке. Она хочет…

— Прекрати! — закричала я, резко оборачиваясь к ней. — Я не желаю играть в твои дурацкие игры!

Порслин стояла абсолютно неподвижно, черные глаза дико сверкали на белом лице. Она вся покрылась пылью, огненное платье Харриет стало пепельно-оранжевым в свете мерцающей свечи.

— Посмотри на себя, — сказала она голосом, в котором мне послышалось обвинение. — Только посмотри на себя!

Я не могла отделаться от мысли, что я в обществе призрака моей матери.

В этот момент из коридора впереди донесся металлический лязг, и мы обе подпрыгнули.

Звук был такой, будто железо ударилось о железо, будто цепи протащили сквозь прутья клетки.

— Пойдем, — сказала Порслин, — давай уберемся отсюда.

— Нет, постой, — возразила я. — Я хочу выяснить, что там.

Она выхватила подсвечник у меня из руки и поспешила назад к лестнице.

— Либо пошли со мной, либо оставайся тут в темноте.

Мне ничего не оставалось, кроме как последовать за ней.

Огненный цвет начал становиться ярче, как только я засунула ткань в сосуд.

— Видишь? — сказала я. — Работает.

— Что это за штука? — спросила Порслин.

— Средство для сухой чистки, — ответила я, аккуратно тыкая в платье Харриет стеклянной палочкой и нежно помешивая. — Четыреххлористый углерод на самом деле.

Я не могла произнести это название, не вспомнив с удовольствием, что это вещество было впервые синтезировано в 1839 году французом по имени Анри Виктор Реньо, обойщиком, получившим четыреххлористый углерод с помощью реакции между хлором и хлороформом. Одним из первых применений его изобретения было обеззараживание бочек для продуктов, в которых обитали разнообразные неприятные насекомые; позже его стали использовать для зарядки огнетушителей.

— Отец пользуется им, чтобы тщательно рассмотреть водяные знаки на почтовых марках, — объяснила я.

Я не стала упоминать, что недавно стянула бутылочку из его серванта для эксперимента с комнатными мухами.

— Взгляни на платье. Видишь, какое оно теперь чистое? Еще несколько минут, и оно станет как новенькое.

Порслин, закутанная в мой старый халат, взирала с благоговейным ужасом.

Я переоделась в чистое платье и оставила грязное отмокать в лабораторной раковине. Позже я повешу его над газовой лампой сушиться.

— Вы, де Люсы, очень странные, — сказала Порслин.

— Ха! Меньше двух часов назад ты думала, что по крайней мере две из нас — благовоспитанные юные леди.

— Это было до того, как ты показала мне подвалы.

Я обратила внимание, что наш краткий поход в комнату ужасов переменил ее мнение.

— К вопросу о подвалах, — сказала я ей, — меня не так легко испугать, но меня немного нервируют эти выдумки о леди — хозяйке портшеза.

— Это не выдумки. Я сказала тебе, что видела.

— Видела? Ты хочешь, чтобы я поверила, что ты видела женщину в напудренном парике и шелковом платье?

Человеку с научным складом ума вроде меня было тяжело это проглотить. Я до сих пор не решила, как относиться к Серой леди из Букшоу, о которой говорил Бруки Хейрвуд, или женщине из холода, желавшей вернуться домой, о которой упоминала Фенелла. Не говоря уже об эльфах. То ли меня принимают за легковерную идиотку, то ли действительно существуют иные миры за пределами нашего зрения?

— В некотором роде да, — ответила Порслин. — Я видела ее мысленно.

Это я могу понять — во всяком случае отчасти. Я и сама могу видеть вещи мысленно: например, то, как получить триметиламин путем размножения бактерий на образце из картофельного пюре миссис Мюллет, оставленного на жаре в летний полдень. Получающиеся в результате кроваво-красные пятнышки, которые в Средние века были известны как Wunderblut, или чудесная кровь, и которые в течение целой недели в 1819 году появлялись на различных продуктах в Падуе, издают не только запах аммиака, но также несомненное зловоние триметиламина.

Если поразмыслить, полагаю, разница между призраками и невидимыми мирами химии не так уж велика.

Я обрадовалась, вспомнив старый добрый триметиламин, моего химического друга с рыбным запахом. Несколько дней назад я обсуждала это с Доггером и пришла к кое-каким выводам, которые пока что не имела возможности проверить.

Пришло время потянуть за кое-какие ниточки и пойти туда, куда они могут привести.

— Я устала, — сказала я Порслин, широко зевая.

Пять минут спустя мы уже лежали в кровати, и одна из нас быстро погружалась в забытье.

Я подождала, пока она уснет, затем тихо выскользнула из постели.

Только что пробило полночь, когда я приоткрыла дверь спальни и тихо прокралась вниз по изогнутой лестнице.

Я вспомнила, что Доггер держит мощный фонарь в кладовке дворецкого для того, что он именует «полуночными непредвиденными случаями», и мне потребовалась лишь секунда, чтобы найти его.

На этот раз никаких хилых свечей, подумала я, в моих руках достаточно энергии, чтобы осветить пристань в Брайтоне, и я надеялась, что этого хватит.

В подвалах казалось холоднее, чем я помнила. Мне следовало надеть свитер, но уже слишком поздно.

Я быстро добралась до того места, где заканчивались электрические лампочки — за ними глухая и глубокая темнота, ведущая незнамо куда.

Я включила фонарь и осветила проход. Далеко впереди я видела очертания портшеза. Меня больше не грела мысль о том, чтобы забраться внутрь и вспомнить минувшие дни; на самом деле я успокоюсь, только когда пройду мимо.