Татьяна Гармаш-Роффе - Золотые нити судьбы

Капитан что-то говорил, но не Реми, а своим подчиненным. Его слов детектив не разобрал.

– Скорее, капитан! Я вам гарантирую, что Лысый с Лизой в Италии!

– И откуда же у вас такие гарантии? – произнес капитан с дружелюбной усмешкой.

Но уже не в телефон, а на пороге кабинета Катрин Свиридовой.

– Наконец-то, – произнес Реми, обернувшись. – Я бы один эту зверищу не удержал, спасибо доктору, помог!

Вслед за капитаном в кабинет просочились двое жандармов, которые сразу направились к мадам Свиридовой. Та вдруг поползла от них на четвереньках по столу в сторону окна, – непонятно зачем, ведь на нем была решетка… Приступ паники?

Некоторое время мужчины, оторопев, созерцали ее голые ягодицы (трусы-стринги мало что прикрывали), которые обнажила задравшаяся короткая юбка.

Наконец Свиридова добралась до окна и, вцепившись в его ручку, развернулась, села, обхватив руками худые колени. Глаза ее были полны ужаса. Ни дать ни взять трепетная лань, за которой несется хищник… Реми не мог понять, играет Катрин, или на нее впрямь сошло легкое помешательство? Впрочем, теперь это не имело никакого значения.

Жандармы подошли к ней с обеих сторон, предлагая слезть со стола. Один даже руку протянул, чтобы помочь спуститься. Но Катрин все сидела, сцепив пальцы на коленях. Посмотрев на них, капитан вдруг широко улыбнулся, оскалив крупные зубы.

– Вы не бойтесь моих ребят, мадам. Они милые мальчуганы, хорошо воспитанные. В отличие от меня, предупреждаю. Так что вам лучше довериться им.

С этими словами капитан, махнув рукой Реми и Лорану, вышел из кабинета. Детектив с доктором последовали за ним. Встав посреди стоек с нарядными платьями, капитан проговорил, глядя на Реми:

– Если ты лажанулся, детектив, и мы в Италии Лысого с Лизой не найдем, то не сносить мне головы! И я уж позабочусь о том, чтобы и твоя слетела, понял?!

В переходе капитана на «ты» был знак дружественности, Реми знал: его приняли в круг «своих».

– Понял, понял, – ответил он. – Италия уже взяла на себя эстафету?

– Ну. Исходя из твоих слов, между прочим!

– Тогда едем в сторону границы! Доктору не терпится встретиться с любимой девушкой!

– Прыткий какой, ишь! Туда уже все, кому надо, поехали! Ты мне сначала расскажи…

Он не договорил. Жандармы вывели Катрин Свиридову из кабинета и направились к дверям. Оставшиеся проводили их глазами.

– Так сначала скажи мне, откуда ты взял Италию? – вновь заговорил капитан. – Потому как, если ты лажанулся…

– Капитан, не повторяйтесь.

– Меня Гзавье звать.

– Тогда, Гзавье, не повторяйся!

– К твоему сведению, детектив, я вчера решил ангелом стать. То есть ангельского терпения набраться. Так что ты меня не выводи из себя, ладно?

– Ангельское терпение, – заметил Лоран, – это терпение безграничное. И без всяких условий.

– Доктор, вот если бы вы перестали способствовать выведению меня из себя… – зыркнул капитан на Лорана.

Реми с трудом сдержал улыбку.

– …Так откуда у тебя взялась Италия? – развернулся Гзавье к детективу.

– Я прослушал их разговор… при помощи одной штуковины. Убивать будешь?

– Да иди ты в жопу! Если ничего другого не надыбаем, то убивать тебя суд будет. А если надыбаем – так и по фигу, что ты там слушал и с помощью каких средств!

– Ладно. Первый «звоночек» – фраза Лысого: «Я на месте». Она означает, что он куда-то приехал. То есть ехал-ехал и приехал. А куда тут у нас можно «ехать-ехать»?

– Ну, можно и в Париж, к примеру.

– Но не нужно. Смысл в том, чтобы Лизу устранить так, чтобы никто не нашел ее, ни живую ни мертвую. Париж для этого не подходит.

– Для этого лучше всего подходит море.

– Согласен. И подальше от нашего берега.

– Зачтено. Давай второй, если есть.

– Есть. Лиза объявлена в розыск. На нашей территории, французской. Будь я на месте убийц, то вывез бы жертву на чужую территорию – на ту, где Лиза не объявлена в розыск…

– В Италию… – согласился Лоран.

– Она тут ближе всего, – кивнул Реми. – А там, на границе с Францией, процветает целый букет мелких дельцов от нелегального бизнеса… Контрафактная продукция, проститутки, наркотики – много темного народца там крутится, обеспечивая запросы интернационального потока туристов, едущих из Франции. Договориться с ними о том, чтоб они избавились…

Реми снова вспомнил о чувствах Лорана и запнулся в поисках щадящих слов.

– Я понял, – сообщил Лоран. – Не трудитесь.

– И я понял, – сообщил капитан.

– Еще один момент. Лысый ждет ночи, чтобы покончить с Лизой. Скорее всего, как ты сам заметил, вывезти ее в море и утопить. Лучшего способа избавиться от… от девушки нет.

– Почему ты решил, что Лиза еще жива?

– Катрин хитра и предусмотрительна. Она не исключает, я уверен, такой расклад, что труп, несмотря на все ее предосторожности, могут обнаружить довольно быстро. И экспертиза установит время смерти. Поэтому ей важно, чтобы это самое время смерти наступило на территории Италии, где Лизу никто не ищет, а не Франции. Они ждут наступления темноты, чтобы вывезти девушку в море… И никуда до сих пор не торопились, поскольку не подозревали, что мы наступаем им на пятки… А Лысый и сейчас не подозревает.

– Принято, – проговорил капитан. – И через границу ему проще везти живую девушку, а не труп… Ладненько. С Италией, особенно с пограничными районами, у нас кооперация постоянная, механизмы наработанные, отлаженные, и работа уже пошла, закрутилась. Сбоев не будет, обещаю. Давайте двинем в Италию, я с вами прокачусь! По коням, парни!

Реми с доктором вернулись в машину, где их заждалась Ксюша. Гзавье выехал вперед, мигнув им фарами, и они рванули ему вслед.

Капитан включил мигалку, и ехать за ним было сплошным удовольствием.

Лысого звали Гришей. Он бы оскорбился до глубины души, узнав, что кто-то прозвал его «лысым». У него все-таки было немало волос вокруг тонзуры, и ему казалось, что лысина вовсе незаметна и что посторонние должны его характеризовать как шатена.

Посторонние, если бы и приняли в расчет эту жалкую оборочку волос, то назвали бы их наверняка пегими. Взгляд Лысого на себя фатально расходился со взглядом других людей на него, но сие противоречие ему было неведомо. Как всем ограниченным людям, ему не дано было постичь точку зрения другого – на себя ли самого, на другие ли вещи, сложные или простые, философские или житейские.

В силу чего он не мог постичь и сложную парадигму «хорошо – плохо», поскольку она тоже требовала восприятия другого . Совесть, нравственность – это понятия, которые определяют поведение одного человека по отношению к не-себе, к другому человеку. По отношению же к себе, любимому, оценки «хорошо – плохо» определяются простым шкурным интересом.