Алина Егорова - Рубины леди Гамильтон

Сидеть и наблюдать, как помирает от инфаркта бедная старушка, Вика не могла, ее душа жаждала деятельности. Она набрала номер старосты. В отличие от Феликса Слава взял трубку сразу, не дав ей издать ни единого гудка.

– Привет! Это Вика. Ты сейчас на работе? Я хочу к тебе приехать. Можно?

Бывший староста не возражал, и уже через сорок минут Вика сидела в его уютной приемной. Перед ней стояла миниатюрная чашечка кофе, любезно предложенная девушкой с ресепшен, и каталоги с фотографиями ювелирных изделий. Сам Слава вышел к ней спустя десять минут. На нем был красивый передник с фирменным логотипом и специальные очки с увеличительными стеклами, поднятые на лоб.

– Извини, что заставил тебя ждать, работа, – улыбнулся он и присел рядом с ней на мягкий диван со стильной обивкой горчичного цвета.

Снова появилась девушка с ресепшен, чтобы предложить кофе мастеру.

– Спасибо, дорогая, я не буду. Знакомься, Вика, это моя жена, Марина. А это Вика, мы с ней вместе учились.

– Очень приятно, – произнесла Вика, осторожно разглядывая жену старосты, и ей показалось, что Марина делает то же самое.

– Я к тебе по делу, – сказала Вика, когда Марина их оставила. – Мне нужно кое-что узнать об одной вещи, которая могла попасть в вашу мастерскую. Это золотая брошь с рубинами в виде букета тюльпанов. Вернее, ее обломок. Ее сюда принес мой жених.

– Помню такую. Очень интересное изделие, я бы сказал, уникальное. Но с ней работал не я, а Павел Аркадьевич. Слишком тонкая работа, и, чтобы за нее взяться, нужно иметь золотые руки.

– Не прибедняйся, у тебя самые что ни на есть золотые руки.

– Лиса. Всегда была лисой и ею осталась! – засмущался Слава, млея от удовольствия. Как и любой творческой личности, комплименты ему нравились.

– Золотые, золотые. С алмазной крошкой!

– Ладно, хитрюга, ты меня уже купила. Чего тебе надо?

– Я хочу узнать, когда вы закончите работу? Это очень важно!

– Всего-то?

– И еще, хотелось бы взглянуть на результат. Хоть одним глазком.

– Вообще-то я не могу лазать по сейфам, где хранятся изделия, которыми занимается лично Павел Аркадьевич. Это неэтично.

– Вообще никак нельзя? – расстроилась Вика. Ей очень хотелось увидеть брошь леди Гамильтон.

– Что с тобой поделаешь? – добродушно улыбнулся Слава. – Исключительно ради твоих кудряшек пойду на должностное преступление.

– На преступление не надо!

– Шучу. Павел Аркадьевич мне доверяет. Его сегодня нет, но я могу открыть его сейф. Пойдем.

Они прошли в небольшой кабинет, где Слава оставил ее ненадолго одну, а сам скрылся за второй дверью, прикрытой тяжелой бархатной шторой. Он вышел оттуда с черной коробочкой в руках.

– Вот что из этого получилось, – торжественно произнес Слава, открывая коробочку. – Ослепительная красота! Все-таки, Павел Аркадьевич – мастер с большой буквы.

У Вики от изумления расширились глаза. Броши в коробке не было! Вместо нее там лежало изящное золотое колечко с крупными рубинами и капельками бриллиантов. Слава прав: Павел Аркадьевич – мастер с большой буквы, он создал шедевр ювелирного искусства. Но броши-то больше не было!

– Твой размер, семнадцатый, – подмигнул Слава.

– А ты ничего не путаешь?

– Обижаешь. Я на глаз с точностью до доли миллиметра определяю размер.

– Я не об этом. Ты уверен, что это та самая брошь?

– Конечно. Я еще для верности у Марины в записях посмотрел. Принесли поврежденную брошь с рубинами и заказали изготовить из нее кольцо. Вот, кстати, неиспользованный материал, – он извлек из тряпичного мешочка, лежавшего в той же коробке, остатки золота и камней. – Что-то не так? – заметил он смятение на Викином лице.

– Все так. Спасибо большое.

Вика шла по улице, пребывая в смешанных чувствах. Кольцо ей очень понравилось – прелесть, какое хорошенькое, и ей было бы очень приятно получить от Феликса такой волшебный подарок. Но зачем же он так обошелся с Амалией Бенедиктовной?! Она, скорее всего, внука простит, но все равно, это скверно, очень скверно. Феликс не придавал такого значения этой броши, как его бабушка, он поступил, как упрямый рационалист, – превратил сломанную вещь в нечто пригодное для носки. И все ради нее, Вики. Получается, что она невольно стала причастна к этому некрасивому поступку, и теперь у нее на душе навсегда останется горький осадок.

Спектакль был средненьким – Эмма Львовна видала постановки и получше. Но она по этому поводу не высказала своему спутнику ни малейшего недовольства. Она мило улыбалась, потягивая в антракте чашку кофе и поедая миниатюрный бутерброд, украшенный бусинками красной икры. Короткая модная стрижка «под Хакамаду», легкий макияж на холеном загорелом лице, очки в тонкой дорогой оправе, элегантное, облегающее фигуру платье, сапожки на каблуках – Эмма выглядела безупречно. И Феликс был ей под стать: высокий, подтянутый, в хорошем костюме. Но, глядя на них, никак нельзя было назвать их влюбленной парой, они больше напоминали родственников: мать с сыном или же тетушку с заботливым племянником. И все же они были парой. Странной, нелепой, со смутными перспективами в отношениях. Он был очарован своей зрелой дамой, взгляд его светился обожанием, речи отличались жаром и горячечностью безумия, ради нее он был готов на все. Перед спектаклем Феликс заехал за ней в университет, с охапкой восхитительных роз Блаш в руках. Кроме букета, он подарил ей еще кое-что. Волнуясь, Феликс опустился на одно колено и протянул Эмме бархатную коробочку. «Будь моей женой», – произнес он. В коробочке лежало изысканной красоты кольцо, украшенное рубинами и бриллиантами.

– Спасибо, – с чувством произнесла Эмма, примеряя подарок.

– Ты согласна?

– Я подумаю.

Ее слова означали – «Да!» Феликс это знал, нет – чувствовал. В его сердце зазвучал вальс цветов. Душа наполнилась теплом и светом, воспарила к звездам и закружилась где-то высоко-высоко в такт музыке.

Под слышимые только ему звуки этого вальса они спустились по центральной лестнице университета. Вестибюль, со старинной лестницей и зеркалами, деревянными двустворчатыми дверями и лепниной высокого потолка, был очень похож на вестибюль Дворца бракосочетания, имевшийся в старинном здании, также стоявшем на набережной, только на другом берегу Невы. Феликс представил себе, как они выходят из Дворца: Эмма в ослепительном белом платье до колен, на волосах вместо фаты – изящная диадема, словно корона. В руках – букет белых, как сахар, роз. Свадьба у них будет скромная, но ни в коем случае не бедная – элегантная, но без показного шика.

Феликс широко распахнул перед своей дамой двери, и она выплыла с букетом на улицу. Уже смеркалось, похолодало, но Эмме в ее манто из бежевой ламы было тепло. Феликс вышел в легкой куртке нараспашку, под которой пожаром пылало его огромное сердце. Если бы он шел зимой по чистому полю, то там, где ступали бы его ноги, таял бы снег, обнажая зеленую траву, и там порхали бы бабочки. Но снег уже сошел, и под его ногами лежал недавно обновленный асфальт, не позволяющий пробиться наружу ни единой травинке.