Алина Егорова - Рубины леди Гамильтон

– Я дам согласие на усыновление Сережи, но с одним важным условием. Вы не будете препятствовать общению братьев. Мальчики должны видеться не реже, чем раз в неделю.

Супруги согласились, они и сами считали, что родственные связи нужно поддерживать.

Сережа переехал в Ленинград, в большую просторную квартиру, где у него появилась своя комната – с детской мебелью, с веселыми обоями в разноцветных клоунах, с красивыми игрушками и яркими книжками. Игрушек было даже больше, чем прежде, когда они с родителями и братом жили в Приморске. А в остальном все стало как прежде: уютный дом, вкусная еда, прогулки в парке, сказка и поцелуй на ночь. Черновы полюбили его как родного, и Сергей очень скоро стал называть их мамой и папой. Вот только не было рядом с ним брата, с которым они всегда так весело играли.

По выходным Черновы садились в свою вместительную «Волгу» и ехали в Сестрорецк, повидаться с Андреем и с тетей Верой. Андрея из детского дома тетка забрала. Несмотря на то, что до полных семи лет ему оставалось три месяца, в Приморске он уже ходил в школу. В Сестрорецке в обычную школу мальчика принять отказались.

– К сожалению, он учиться у нас не сможет, – развел руками директор. – С программой не справится. Он же у вас совсем не разговаривает.

– Да он же и читать, и считать умеет! И стихи наизусть знает. Мне сестра-покойница об этом писала. До той аварии он очень общительным был.

– Мы работаем с тем, что есть сейчас, а не с тем, что было. Сейчас это – замкнутая личность, ребенок-тень. Достаточно взглянуть на записи в его медицинской справке. Сами подумайте, кем ваш Андрей станет в коллективе? Изгоем!

– Что же ему теперь, неучем оставаться? – раздраженно спросила Вера.

– Ну почему же сразу неучем? Для таких детей есть специальные учебные заведения – коррекционные школы. Ближайшая к вам… сейчас, минуточку, – директор полез в разбухшую, как на дрожжах, тетрадь, – на Приморском проспекте, в Ленинграде. Приморский, дом 86. Обратитесь туда, там вас должны принять.

– Приморский проспект?! Я не смогу каждый день ездить в Ленинград по два раза! А ребенка одного туда отпускать нельзя.

– Ну, – развел руками директор, – ничем не могу вам помочь. Правда, есть один вариант. Коррекционный интернат. Он находится у нас, в Сестрорецке.

– Интернат?! Это же почти детский дом! Представляю, кто там учится – дети алкоголиков!

– Не надо так сгущать краски. Там воспитываются разные дети, как и в других местах. В нашей школе, к сожалению, тоже далеко не все ученики – выходцы из благополучных семей. В интернате дети проводят только будни, а на выходных они живут дома, и вы сможете забирать ребенка не только на выходные, но и вообще, когда захотите. Воспитанников интерната кормят за государственный счет, им выдают одежду, книжки, тетрадки. По-моему, оптимальный вариант в вашем случае, – директор окинул оценивающим взглядом скромную одежду Веры, что не осталось незамеченным ею.

– Не нищие, сами справимся, – буркнула она.

Отдать Андрея в интернат все же пришлось. Классы были маленькими – по десять-двенадцать человек (чтобы легче было справляться с подопечными), программа облегченная, ее мог осилить даже самый последний дебил. В классе с Андреем как раз такие и учились – дети с диагнозами «отставание умственного развития».

Левашов понемногу стал адаптироваться в социуме, но стал каким-то злым и нервным. Он по-прежнему держался особняком и не шел на контакт. Брата с его новыми родителями Андрей прогнал. От вида довольного лица Сергея и от того, как он ластился к чужим людям, называя их папой и мамой, Андрея замутило. Перед его глазами встали родители, как живые: милая, красивая мама – совершенно не похожая на эту противную тетку; папа тоже куда лучше этого старого, чужого, пахнущего неприятным резким одеколоном мужика. Его брату все равно, что родителей больше нет – они в земле лежат, а он весел и беззаботен! Сергей их предал, и его он тоже предал, а поэтому он ему больше не брат. Предательство прощать нельзя, никому и никогда! Так считал Андрей в свои неполные одиннадцать лет. Он переходил из класса в класс, обучаясь по облегченной интернатской программе. Андрей неплохо читал, умел считать, но свои способности он скрывал. Это был его маленький вызов, брошенный всему этому несправедливому миру, отнявшему у него родных людей.

У Левашова появились друзья – компания мальчишек из соседнего интерната. Корпуса обоих интернатов, обычного и коррекционного, стояли рядом и имели общую спортивную площадку. Педагоги старались препятствовать появлению на площадке детей из разных интернатов, ибо ни к чему хорошему такие совместные прогулки не приводили – «нормальные» дети третировали коррекционных, считая себя выше «дебилов». «Дебилы» обижались, и завязывались драки. Но детей на привязи не удержишь, вопреки всем запретам, они нарочно искали встречи с вражеским корпусом – если не на спортивной площадке, так во дворе или на остановке рядом с интернатами. Андрей со своими одноклассниками дружбы не водил и гулял в одиночку. Как-то вечером его подкараулила ватага ребят из другого интерната. Они были немного старше, выше и сильнее. Четыре скалы окружили его со всех сторон, но не били – с усмешками говорили обидные слова, ожидая команды своего лидера. Андрей смотрел на них тяжелым взглядом волчонка и даже не пытался убежать. Ему не было страшно – все самое страшное он уже давно пережил. Заводила оравы, Сашка Рыжиков, не выдержав его взгляда, отступил.

– Оставим его, – произнес он тихо.

Мальчишки расступились, но Левашов уходить не спешил.

– Чего смотришь, вали, пока мы тебе шею не намылили!

Сашка вытащил из кармана игрушечный револьвер, заряженный пистонами, и приставил его ко лбу Андрея. Раздался оглушительный треск, в воздухе повисло едкое облачко дыма. Андрей закашлялся, вытирая выступившие от дыма слезы. Шпана заржала.

– Детский сад – штаны на лямках, – откашлявшись, прокомментировал Андрей. – С такими пестиками мы в садике в войнушку играли.

– Ну-ну, шкет, не зарывайся! Так можно и в лоб получить.

– Давай, попробуй! – и Андрей вытащил из кармана перочинный нож с тупым лезвием.

– Ты че, дебил, совсем спятил?! – Рыжиков попытался отобрать нож, но Андрей вывернулся и приемом, которому научил его отец, захватил руку противника, повалив его на землю.

Сподвижники заводилы хотели было надавать Андрею подзатыльников, но Сашка их остановил.

– Саня, – протянул он руку. – Подпольная кличка – Рыжий.

– Андрей. Кличка – Левый, – придумал он на ходу, для солидности.

С тех пор они стали друзьями-неразлей-вода. Дерзкий, смекалистый лидер Рыжиков стал для Левашова примером для подражания. Сашка – старше Андрея на два года, поэтому он был и умнее, и ловчее во всем, он всегда шел на шаг впереди, но держался с Андреем на равных, впрочем, как и с остальными членами своей шайки. Это особое искусство лидера: держаться на равных, но фактически быть выше всех на голову. Андрей восхищался его умением манипулировать людьми и втайне завидовал ему. Он считал себя умнее, потому что Рыжиков учился через пень-колоду, не из лени, а из элементарной тупости – он был не в силах справиться с математикой. Андрей же легко решал задачи из учебника средней школы на класс выше Рыжего. Но, при всех своих способностях, Левашов не умел так здорово ладить с людьми, как Рыжиков. Он знал, что надо сказать и как себя вести в той или иной ситуации, чтобы понравиться окружающим, но вот осуществить это на практике не мог – выходило это у него через силу и слишком уж фальшиво, так, что ему становилось противно смотреть на себя со стороны.