Татьяна Полякова - Трижды до восхода солнца

— Федор Осипович, — перебила я. — Вы от меня чего хотите?

Он вдруг растерялся, не от вопроса, а от того, что кто-то посмел его перебить. Дядя всерьез считал себя всемогущим и пословицу «На все воля божья» трактовал по-своему, то есть кто тут господь бог, любому недотепе должно быть понятно сразу. Он немного помолчал, сцепив руки замком, и вторично улыбнулся краем губ.

— Хочу услышать ваше мнение, — склонив голову набок, произнес он. — Вы потратили время, и немалое, чтобы покопаться в этой истории. Уверен, какие-то выводы для себя вы успели сделать. Думаю, у вас нет причин скрывать их от меня.

— Причин действительно никаких. Если вы думаете, что статья в газете появилась с моей подачи, то ошибаетесь.

— С господином Прохоровым вы как будто хорошо знакомы? — вежливо напомнил Багрянский.

— Более чем. Он был моим мужем, давно и недолго, но расстались мы друзьями. Однако к появлению этой статьи я отношения не имею. По глупости обратилась к нему, желая узнать, что за человек Юдина, — покаялась я с самым разнесчастным видом. — Речь зашла об Авроре Леонидовне, точнее, о ее мемуарах, вспомнили, что ваш сын и моя сестра — одноклассники. Я вам так подробно рассказываю, чтобы вы поняли, как в светлой голове журналиста все это переплелось. Гибель Юдиной, а потом покушение на мою сестру. Последовательность событий показалась ему логичной, если принять за основу идею, что кому-то мемуары вашей жены жить спокойно не давали.

— Вы сейчас говорите о Прохорове. А вы сами как оцениваете эти события?

— Ваша жена намеревалась выступить с разоблачениями и смогла создать некий ажиотаж вокруг своей книги. Допустим, нашелся псих или несколько психов, которых это напугало. Но для того чтобы принять решение покончить с источником грядущих неприятностей, надо точно знать, что в мемуарах ему отведут несколько строк. А как это сделать, если рукопись, кроме вашей жены и ее подруги, в глаза никто не видел? Либо психи ясновидящие, либо ваша жена их попросту шантажировала. Первое все-таки маловероятно, второе… насколько вероятно второе предположение — вам лучше знать.

Он смотрел на меня, стиснув челюсти, и казалось, вот-вот взорвется. Я даже прикинула, способен ли он, к примеру, швырнуть в меня пресс-папье, латунное, с фигуркой медведя вместо ручки. Но пресс-папье Багрянский швыряться не стал. Поднявшись из-за стола, он направился к противоположной стене, где находился белый лакированный шкаф. Открыл дверцу, за ней был сейф. Вытянув шею, я наблюдала за его манипуляциями. Багрянский достал папку из коричневой кожи и подошел ко мне, положил ее на стол и сказал без намека на раздражение или недовольство:

— Это рукопись моей жены. Обратите внимание на дату в конце последней страницы. Я хочу, чтобы вы прочитали ее здесь, сейчас. Я думаю, это не займет слишком много времени. Чай, кофе вам принесет секретарь, если решите перекусить — она тоже все устроит. Я вас оставлю на это время. А потом мы поговорим. — И, не дожидаясь моего ответа, Багрянский быстро покинул кабинет.

Проводив его взглядом, я вздохнула и открыла папку. Аккуратно пронумерованные странички, стандартная бумага для принтера. И первая фраза: «Ты помнишь, как мы встретились?» Через двадцать минут я и думать забыла, с какой целью взялась все это читать, переворачивала страницы, стопочка слева становилась все выше, а та, что справа, таяла на глазах. Даже намека на какие-либо разоблачения здесь не было. Просто рассказ о жизни, длиной в тридцать семь лет, с ее событиями, которые не войдут ни в один учебник истории, радостями, беспокойством за детей… первая квартира, полученная после долгих лет ожидания, Новый год на даче, в старом деревянном домишке, где окна не закрывались, а половицы скрипели. Поездка в Евпаторию… а за всеми этими воспоминаниями огромная любовь женщины, всепоглощающая, жертвенная и прекрасная. И преданность мужу, человеку, которому она тридцать семь лет назад с улыбкой сказала «да».

Перевернув последнюю страницу, я еще долго сидела в тишине кабинета, машинально поглаживая стопку бумаги. Дверь приоткрылась, и в кабинет заглянула секретарь.

— Вы закончили? — спросила она и посмотрела с недоумением, а я только в тот момент поняла, что реву, то ли от горечи, то ли от счастья, поди разберись.

— Да, — кивнула я, поспешно вытирая слезы.

Через пять минут в кабинет вошел Багрянский, направился к своему креслу за столом, но где-то на полпути сменил траекторию, приблизился ко мне и замер, привалившись к столу. Я подняла голову, и взгляды наши встретились.

— Она не собиралась это публиковать, — сказала я, он кивнул. — Тогда я вовсе ничего не понимаю.

Он вздохнул, посмотрел в окно, там в серой дымке проступали купола древнего собора. Молчал, а я не торопила, потому что ответ уже знала. Догадывалась.

— Она писала это для меня, — сказал Багрянский. — Знаете, к любви привыкаешь. Тебе начинает казаться, что в этой обыденности нет ничего особенного. Так… просто жизнь. Обычная, как у всех. Теперь я думаю, каким дураком я был… Я ведь мог раньше прийти с работы, чуть подольше поговорить с ней… много чего мог бы. Я причинял ей боль, а она этого не заслуживала. Сын требовал, чтобы я показал ему рукопись, но я не хотел этого делать, и теперь вы знаете почему. Его отец бросил их, как только узнал о беременности Авроры. Многие вещи понимаешь слишком поздно, так получилось и с моим сыном. Я считал, будущего мужчину следует воспитывать в строгости, а надо было просто любить. Теперь у меня нет жены и отношения с сыном далеки от совершенства. Печальный итог, как считаете? — улыбнулся он.

Мы немного помолчали, думая каждый о своем, а потом я заговорила:

— Федор Осипович, то, что я теперь знаю, ситуацию вовсе не проясняет, а скорее запутывает. По словам Юдина, его жена помогала Авроре Леонидовне в работе и в свою очередь готовила серию разоблачительных статей…

— Вы обратили внимание на дату? Аврора закончила работу над рукописью еще четыре месяца назад.

— Именно это меня смущает.

— Вы решили, что существует еще одна рукопись?

— Логичное предположение.

— Другой рукописи нет и быть не может. Аврора была своеобразным человеком, в последние годы очень одиноким. Ей нравилось создавать вокруг себя ажиотаж, иногда попросту дурача людей. Я думаю, это произошло и с Юдиной. Не знаю, что она ей обещала, но вполне допускаю: голову могла заморочить. Когда я спросил Аврору за неделю до ее смерти, как продвигается работа над мемуарами, она, смеясь, сказала: «С трудом добрались до нашей свадьбы».

— Иными словами, она водила подругу за нос, обещая сенсационные разоблачения?

— Их дружба вызвала у меня большое удивление, потому что возникла после того, как Юдина весьма критично оценила в публикациях мою деятельность. Аврора очень болезненно относилась к нападкам в мой адрес.