Валерия Вербинина - Девушка с синими гортензиями

С ним нелегко было иметь дело, потому что чудовищное упрямство сочеталось у него с невероятной злопамятностью. Кроме того, у него было обостренное чувство справедливости – вещь сама по себе прекрасная, но которая не раз приводила к самым плачевным последствиям. Он не выносил, когда при нем обижали и мучили животных. В детстве Александр до полусмерти избил мальчишек, которые измывались над полузадохшейся мышью, попавшей в мышеловку, – избил, хотя их оказалось больше и все они были старше его. У него бешеный характер при полном отсутствии чувства самосохранения. Он мог напасть на двоих, на четверых и чаще всего побеждал. Ввязавшись в драку, Александр не останавливался и бился с остервенением, пока противник не был повержен окончательно. Его выгоняли из всех школ, куда мать отдавала сына, потому что он был совершенно неуправляем. При этом учителя не могли пожаловаться на то, что мальчик нерадив или не хочет учиться. У него была прекрасная память, науки давались ему легко, но все портил вспыльчивый нрав, к которому примешивалась доставшаяся от матери язвительность. Не будь он по натуре законченным одиночкой, ему на роду было написано стать вожаком и образцом подражания для остальных школьников. Но Александр вдобавок ко всему был – или казался – заносчив и нелюдим, и это отталкивало от него окружающих. Одно время его бабка Аделаида всерьез опасалась, что внук плохо кончит, но Амалия сказала матери, что жизнь укротит непокорный характер, как она успокаивает и куда более буйные головы. Баронесса Корф оказалась права – повзрослев, ее младший сын научился держать себя в руках. Но от некоторых привычек юноша так до конца и не избавился. Будучи злопамятным одиночкой, он плохо умел дружить, но не было ничего опаснее, чем стать его врагом.

Когда началась война, Александр во всеуслышание объявил, что его не интересует эта дурацкая бойня, и уехал в Англию, к отцу. Через несколько месяцев Амалия получила от того письмо, что их сын завербовался добровольцем и уже отбыл со своим полком во Францию. Когда речь шла об Александре, баронесса ничему не удивлялась, но ее все же рассердила его непоследовательность. Тем более что она и так вся испереживалась за старшего сына, Михаила, находившегося на передовой. Когда она позже расспрашивала Александра, почему тот так внезапно переменил свое мнение, единственное, чего Амалия смогла добиться, было:

– Я подумал, что глупо пропускать такую вечеринку. Войны, вроде этой, случаются не так уж часто.

На войне Александр был снайпером – в детстве его научил без промаха стрелять один американец, знакомый матери, и теперь молодому человеку те знания пригодились. Он отличился во многих боях, однажды был тяжело ранен и еле выкарабкался. У Амалии хранились награды, которые вручили ее сыну англичане, бельгийцы и французы. Сам Александр награды не любил и не носил – как подозревала мать, ему, гордецу, вообще была неприятна мысль о том, что кто-то его награждал и тем самым как бы снисходил до него…

– Ладно, – сказал сейчас Александр старшему брату, – идем к нам, там поговорим.

Александр жил в одном доме с матерью, но этажом выше, в отдельной квартире. Тем не менее, когда он говорил «к нам», то имел в виду именно ее апартаменты, где семья каждый день собиралась за общим столом. Привычка эта сохранилась и после того, как вернулся Михаил, хотя его семью за стол никогда не приглашали. Амалия понимала, что это неправильно и нехорошо, но ничего с собой поделать не могла. Баронессу раздражала Лиза с ее вечно осуждающим выражением лица, раздражал отец невестки, который много пил и под конец обеда начинал громким голосом рассказывать какие-нибудь истории из прошлого, которые все уже давно знали наизусть.

– Мне сначала надо переодеться… – нерешительно начал Михаил.

– Хватит городить вздор! – оборвал его Александр и, не слушая дальнейших возражений старшего брата, увлек его за собой.

Впрочем, едва Михаил оказался в знакомой квартире, он вздохнул свободнее и расправил плечи, подумав: надо в самом деле надо поговорить с матерью, может быть, она что-нибудь посоветует. Он огляделся. Напротив него оказалось витражное окно, по бокам которого были нарисованы две красавицы в сиреневых платьях со шлейфами и умопомрачительных шляпах. Одна из красавиц, склонив голову к плечу и прижав к щеке ладошку, томно смотрела на него. Михаил улыбнулся – он помнил, как еще до войны мать советовалась с художником и выбирала эти рисунки.

В дверь заглянула Ксения.

– Мама еще не вернулась… Мы сядем за стол немного позже, хорошо?

Сколько Михаил себя помнил, все всегда вертелось вокруг Амалии. Были люди, которые пытались ему внушить, что это неправильно, но сейчас он был со всем согласен. Чья-то тень упала на ковер, и Михаил, повернув голову, увидел Александра. При своем высоком росте тот всегда передвигался бесшумно, как кошка.

– Будешь что-нибудь? – спросил Александр.

– А ты?

– Я не пью.

– Тогда и я не стану. – Михаил вздохнул. – Хорошо, что у нас остался хотя бы этот дом. В Петербурге… – он замолчал.

– Что? – спросил Александр, от которого не укрылось его смущение.

Михаил дернул ртом.

– Я был в Петербурге, – наконец признался он. – И решил взглянуть, что осталось от нашего особняка.

Александр сел, буравя брата взглядом.

– У меня были надежные бумаги… В общем, я почти ничем не рисковал. – Михаил умолк, а потом все же заставил себя продолжить: – Никого из слуг уже не было. Белый рояль – помнишь, стоял в большой гостиной? – был весь разбит, струны наружу, в крышке следы от пуль… Ковры прожжены цигарками… Когда я пришел, бравый красноармеец растапливал печку картиной, содранной со стены. Я успел увидеть какой. Мама всегда говорила, что это Тициан. И на моих глазах полотно отправилось в топку. Я спросил что-то про комитет, который расположился в соседнем здании… Помнишь бывший дом старого графа? Меня лениво обругали, но указали дорогу. И я ушел.

– Ты ей говорил об этом? – напряженно спросил Александр.

– Нет.

– И не надо, не стоит, – кивнул младший брат. Он услышал, как за несколько комнат от них хлопнула дверь, и поднялся. – Пусть она думает, что картины отдали в музей. Хотя лично мне больше по душе, – добавил Александр, неприятно скалясь, – если все сгорело.

Вошла хмурая Амалия. Заметила Михаила и улыбнулась.

– Ты тоже здесь? Вот и прекрасно. Сядем за стол все вместе.

– Какие-то проблемы в фонде? – спросил Александр, видя, как резко мать поставила на столик свою сумочку.

– Нет, – ответила Амалия, – просто неприятная встреча. Один человек хотел расследовать убийство и обратился к Папийону, а тот порекомендовал меня.

– И что? – спросил Михаил.