Галина Романова - Тайна, приносящая смерть

А убийца, возможно, все еще разгуливает на свободе.

Можно было бы, конечно, и этого вот идиота к этому делу подтянуть. Повесить на него, кроме кражи драгоценностей, незаконного проникновения в чужой дом, убийства Степушкина, еще и убийство Марии Углиной, а следом еще и Востриковой.

А что? Почему нет?

Никто не мешает допустить, что Мария нашла под матрасом у дочери дорогую вещицу, вызвала этого умника на разговор, а чтобы дочь не узнала, назначила ему встречу в укромном месте. Там она предъявила парню претензии или вообще потребовала, чтобы он оставил ее дочь в покое. Они поссорились. И он ее убил. А ожерелье забрал назад, не заметив, что крохотная деталь осталась в ее ладони. Откуда он мог знать, что библиотекарь был в тот вечер на берегу пруда? Кто ему доложил? Саша? Могла, конечно...

– Не получится, – мотнул головой проницательный юноша. – Не получится, командир, на меня повесить убийство тети Маши. Алиби у меня железное.

– Да ну! – усмехнулся Щеголев, откачнулся от Лемешева, отошел к столу, оперся о него задом. – Что за алиби такое?

– Я в тот вечер дома был, Сашка у меня была почти до утра. И еще двое из нашей деревни, пацан один с девчонкой. Мы всю ночь в Интернете просидели. Потом гулять пошли все вместе, долго блудили, чуть не до леса дошли. Сашка еще в грязь ухитрилась вляпаться, все кроссовки напачкала.

– Где же она грязь-то нашла в такую погоду? Дождей почти все лето не было.

– Так в туалет приспичило, она в овраг спустилась за деревней, а там родник бьет. Про него уж забыли давно, не чистил никто его, он зарос прилично. Ну и грязь соответственно. Она в нее и втюхалась. Гуляли мы той ночью, командир! И этого... – Лемешев дернул подбородком в сторону бурого пятна на полу. – Я не убивал. Он позвонил, сказал, что все знает, что заявит на меня, если я не явлюсь, Сашкой начал шантажировать. Пришлось пойти... Не успел порога переступить, как мне в лоб чем-то тяжелым, шарах! Больше ничего не помню.

– А очнулся как, помнишь?

– Помню. От шагов очнулся, – он сильно сморщил лицо, будто плакать собрался. – Шевельнуться не могу, а шаги отчетливо слышу, может, потому, что на полу лежал. Кто-то очень тихо, очень осторожно обходил меня по кругу.

– И дальше?

Данила догадался, что ходила вокруг Лемешева Ляля-секретарша, по паспорту – Гаврилова Лилия Федосеевна. Однако нервы у дамочки стальные, в самом деле! Она ведь не просто бесчувственного парня рассматривала, осторожно обходя его, она ведь еще и труп своего возлюбленного рассматривала, располосованного на лоскуты буквально.

– Дальше тот, кто ходил, ушел куда-то, потом разговор какой-то. Не помню точно, то ли плакал кто-то, то ли просто громко говорил. Голос будто бы женский.

Это Гаврилова, очевидно, как раз звонила в милицию. Данила кивнул, предлагая парню продолжить.

– Потом тишина, снова шаги. Возле моей головы вдруг все смолкло и... – он вдруг запнулся, стрельнул исподлобья в Данилу затравленным взглядом. – Скажу, не поверите!

– Попробуй, – предложил тот.

– И смех потом.

– Что смех? – не понял Щеголев, втиснул ладони под мышки.

– Ну... Когда шаги стихли, раздался тихий, тихий такой смех. Довольный, я бы сказал. И все, потом снова провал. Очнулся, когда меня уже ваши начали в себя приводить, водой брызгать. Кто смеялся-то, а? Он-то... – Лемешев снова дернул подбородком в сторону большого пятна подсыхающей крови на полу. – Он-то не смог бы. Он ведь не смог бы ходить-то, так? Ваш эксперт насчитал в нем страсть сколько ран. Как он ходить-то бы смог? А смеяться?! Разве можно смеяться-то с такими ранениями?! И вообще, как он смог бы мне у порога по башке лупануть, если весь изрезанный был?!

Вопросы парня уводили Данилу не туда. Они мешали ему сосредоточиться, вязли ноетой какой-то в мозгу, отвлекали. Да, да, он мог бы сорваться сейчас и наговорить ему всякой дряни. И что путать его нечего, забивая ему голову всяким мусором. И что, совершая преступление, нужно быть готовым к тому, что возмездие настигнуть может очень скоро. И что все может пойти совсем не так, как планируешь. Просчет, он ведь не только у дилетантов, он и у профессионалов случается. А судя по всему, парень относил себя если и не к профи, то совсем не к дуракам. Так вот, если такое случается, надо принять и стойко держать удар, а не пытаться на ходу неумно фантазировать.

Но что же такое занозой сидело в голове? Что он пропустил? На что отвлекся и не спросил о чем-то важном, кажущемся на первый взгляд пустяком?

– Вспомнил!

Встряхнулся Щеголев, услыхав, как Толик под окнами распинается с какой-то женщиной. Да еще и похохатывает. Кандидатуру подыскивает на Тамаркино место? Она ему подыщет! Она ему так...

– Ты сказал мне, что Хлопов этот много от кого огородами к себе под утро возвращался, так? – Данила подошел к окошку, выглянул.

Коллега едва пополам не сворачивался перед школьной секретаршей. Скалил зубы, играл бровями, без конца норовил тронуть гражданку Гаврилову то за локоток, то за талию.

– Сказал. – Лемешев растерянно заморгал, поднес скованные наручниками запястья к губам, подул осторожно.

– И кого он особенно часто навещал ночами, наш мутный малый? – спросил Щеголев, почти уверенный в ответе.

– Часто или нет, не знаю. Но пару раз видал его, как он от Бобылихиного дома крался. Я от Сашки домой спешу, а он оттуда бочком все, бочком, – разочаровал вдруг его скованный наручниками Иван.

– Бобылихиного? Это кто еще?

– Там бабка раньше жила одинокая, ни семьи, ни детей, звали ее Матрена, кажется. Бобылихой ее звали на деревне, и все, без имени. В деревне ведь так, пристрочат имечко, потом живи с ним. Мою мать вон Феклой величают, а ее Нина зовут, – с обидой произнес парень.

Фекла и есть, покивал Данила. Не была бы Феклой, не пошла бы на поводу у находчивого сыночка, попросившего подсыпать в чай заядлому читателю районки – Степушкину то бишь – снотворного. Отговорила бы, усовестила. А то и подзатыльников наподдавала. А она...

– Слушай, а чего ему у дома этой самой Бобылихи-то делать? Если у той ни семьи, ни детей, да и сама, наверное, старая? – рассеянно проговорил Данила, стоя спиной к парню и лицом к окну.

Не давало ему покоя Толиково кобелирование, раздражало, бесило. Нашел тоже время! Если бы не гомонящая толпа из сотрудников и зевак, взявших дом Степушкина в плотное кольцо, давно бы уже в сад утащил Лилию Федосеевну. О дальнейших действиях можно было лишь догадываться. Может, на жизнь свою собачью стал бы ей жаловаться. Либо, наоборот, ее, безутешную, жалеть, только что пусть и не в законе, но овдовевшую.

Не выдержав, постучал костяшкой пальца по стеклу. Толик нервно дернул шеей, обернулся на стук, нахмурил брови, которые мгновение назад так виртуозно метались над горящими алчным светом глазищами. Дернул вопросительно головой. Данила не нашел ничего лучшего, как погрозить ему пальцем. И себе за спину им же потыкать, призывая того к исполнению долга. Малый-то все еще сидел посреди комнаты, где замочили Степушкина.