Алина Егорова - Сапфиры Айседоры Дункан

Веню раздражали кидалы, он ненавидел, когда к нему приставали с предложениями взять кредит на «выгодных» условиях и с прочей ерундой. Он лучше других знал: вокруг одно ворье. Веня не доверял никому. В последнее время его тошнило от Интернета – и там стало полно проходимцев.

– Кретины, хоть бы что умное сочинили, – ругался он, удаляя из почты спам.

Веня давно подумывал наладить собственное предприятие по выколачиванию денег посредством Сети.

«А что, – размышлял он, – занятие творческое, непыльное и, что немаловажно, относительно безопасное».

Идей было море, но не хватало знаний по части компьютеров. Придумать аферу – пожалуйста, это у Вениамина получалось мастерски, но все стопорилось на этапе технического воплощения. Компьютер ему сопротивлялся, и такие простые действия, как создание рассылки, давались с трудом.

«Без толкового компаньона не обойтись», – раскинул мозгами Веня. Таковой вскоре нашелся. Он встретил Костика в интернет-кафе.

В суровой жизни отставного полковника госбезопасности Даниила Лапкина не было и быть не могло места суевериям. Но сейчас, на восьмом десятке, он готов был поверить в существование самого сатаны. Его жена Антонина погибла нелепой смертью. Поздним вечером они возвращались из гостей. Уже вышли во двор, как Даниил спохватился о забытых в прихожей очках. Четвертый этаж, дом без лифта, уставшая Антонина подниматься с мужем не захотела, осталась внизу. Когда Даниил вернулся, жена лежала на асфальте с глубокой ножевой раной.

– Перстень забрали, все из-за перстня, – произнесла она, закрывая глаза навсегда.

Только сейчас Лапкин вспомнил о проклятом перстне. Жена никогда его не носила: достанет из шкатулки, полюбуется, бережно протрет салфеткой, примерит и убирает назад. Сегодня на юбилей к Телегиным впервые решила надеть. Благородные сапфиры подчеркивали изящество пальцев, очень подходили к ее платью цвета индиго и синим, как море, глазам.

Антонина была моложе мужа на пятнадцать лет. Она и в шестьдесят умудрялась оставаться привлекательной. Даниил жену никогда не любил, женился на ней потому, что она напоминала Элизу: стройная, пластичная, с тонким аристократическим лицом, но, конечно, не такая красивая, как Элиза. Артистка балета, Антонина танцевала роли третьего плана – не чета приме Краузе. Главное, чего не хватало ему в Антонине и в других женщинах, это того неуловимого шарма, присущего только Элизе. Ее хрустального смеха, лукавого с чертовщинкой взгляда, вздорного характера и звенящего, как колокольчик, голоса. Капризы ее были милы, она умела заставить мужчину сделать все, что угодно. Мучила, выматывала душу, но эти мучения были в радость – ради такой женщины и жизнь отдать не жалко. А без Элизы что за жизнь? Это Даниил понял тогда, когда ее не стало. Годы тянулись безрадостно, жить ему выпало долго, словно в наказание.

Теперь, когда Лапкин потерял жену, он почувствовал себя совсем одиноким и еще более несчастным. Оказалось, что к Антонине он был сильно привязан, хотя никогда этого не замечал. В доме Лапкиных словно выключили солнце: стало холодно, неуютно и молчаливо. Весь дом держался на этой хрупкой, мудрой женщине. Антонину называли «наша бабушка». Она могла найти ключик к каждому члену семьи, помирить, успокоить. К ней все шли со своими печалями и успехами – и дети, и внуки, и даже муж-полковник. Каждому было важно услышать от «нашей бабушки» слова одобрения, и каждый старался делать все, чтобы их заслужить.

Грабителей быстро нашли. Двое пьяных совсем молодых ребят напали на его жену случайно, только потому, что она оказалась одна в темном дворе. Преступники не отпирались, дело считалось раскрытым, но до суда оно не дошло – сгорело при небольшом пожаре, возникшем при невыясненных обстоятельствах. Перстень бесследно исчез.

«Произошло то, что должно было произойти, – философствовал Лапкин. – Драгоценности, окропленные кровью, всегда приносят беду». В последнее время он все чаще вспоминал Краузе. Она являлась к нему во снах и укоризненно смотрела печальным взглядом.

– Отпусти меня! – просил он, но Элиза снилась снова и снова.

Даниил даже сходил в церковь. Он робко подошел к иконе, оглянувшись по сторонам, чтобы случайно его не увидели знакомые, поставил свечку и помолился. Ему было очень неловко идти в храм, словно это было чем-то предосудительным. Полковник госбезопасности и церковь – вещи несовместимые. Лапкин неумело перекрестился – он вообще был неверующим. После посещения церкви душа немного успокоилась и какое-то время Элиза не тревожила.

Она приснилась через три недели, в майскую ночь накануне дня собственной гибели. Приближение этой даты всегда вызывало у Даниила сильнейшее волнение и повергало в тоску. Элиза взяла его под руку и повела за собой. На ее пальце адским блеском сверкали сапфиры. Он почувствовал во сне прикосновение этих дьявольских камней. Руки Элизы были ледяными, а камни обжигали огнем.

Лапкин проснулся разбитым с учащенным сердцебиением. В этот же день он умер.

Вениамин сразу узнал перстень бабушки Тони. Какая-та девка нахально нацепила его на палец и позировала перед объективом фотоаппарата. Это был тот самый перстень – «перстень балерины», как называл его дед, Веня узнал бы из тысячи. Он часто видел, как бабушка им любовалась, бережно брала в руки, подносила к пробивавшимся сквозь узкое окно солнечным лучам. Она никогда его не носила, и Веня не знал почему. «Он хранит тепло рук другой женщины. Впрочем, ты мал еще, чтобы это понять», – говорила бабушка Тоня.

Кроткая Антонина никогда не спрашивала мужа о происхождении перстня. Она догадывалась, что вещь реквизированная. Однажды в приступе тоски за опустошенной бутылкой коньяка дед разоткровенничался: вещь уникальная и бесценная, сделана в семнадцатом веке, она была изготовлена специально для невесты английского короля. О последней владелице перстня Лапкин упомянул туманно: этих сапфиров касались тонкие пальцы балерины. Нет ее давно, а камни ее помнят. У камня память долгая – не сотрешь ее и водой не смоешь. Вон она там, внутри сапфира, фуэте кружит, – говорил он, и Веня соглашался. Мальчик вглядывался внутрь синих камней, и ему чудилась танцующая женская фигурка.

Про то, что перстень был подарен Айседоре Дункан, Лапкин не рассказывал никому. Только однажды в порыве отчаяния назвал ее имя на допросе у следователя, когда убили Антонину. Тогда он рассказал все: и про свое бездомное детство, и про первую встречу с мадам Дункан, и про последующую, когда подрос; про перстень, что Айседоре подарил англичанин, а она отдала его Элизе Краузе. Но про то, что он убил Элизу, Лапкин умолчал. Он сказал, что она была заподозрена в шпионаже в пользу Германии, а это в предвоенном тридцать девятом году для Советского государства представляло особую опасность. Краузе была застрелена при задержании. Нет, не он, Даниил Лапкин, в нее стрелял – он вообще работал в другом отделе, стреляли в Элизу другие.