Виктор Пронин - Человеческий фактор

Или все это его больное, изнуренное воображение?

А тут еще эта голова петуха с торчащей из перьев окровавленной шеей! Откуда ему было знать, что у хитроумного Анпилогова для подобных шуточек всегда был под рукой завязавший со своим делом карманник, человек необыкновенного мастерства и ловкости!

Но что Анпилогов делает дальше, ребята, что он делает дальше! Созданный им мистический мир приобретал все большую убедительность и непереносимую для нормального разума потустороннюю зловещность.

На следующее утро, когда свежий, ночной воздух еще не успел прогреться и напитаться городскими испарениями, когда в такое вот утро, истерзанный бесконечными схватками с потусторонними силами, Епихин вышел из дома, его обогнал катафалк, сработанный из какого-то старого списанного автобуса, выкрашенного в серо-черный цвет. Задние дверцы его были распахнуты, и Епихин видел, как на обитом жестью полу грохочет пустой гроб.

Машина резко остановилась.

Распахнутые дверцы катафалка оказались перед самым лицом Епихина. От неожиданности он попятился, и в этот момент крышка гроба приподнялась – оказалось, что гроб был не так уж и пуст. Из-под крышки показалось странное существо в черном одеянии с капюшоном. Единственное, что можно было сказать об этом человеке, если все-таки это был человек, так это то, что у него оказалась непереносимая улыбка – неестественно белые зубы. Отвратительно улыбаясь, существо протянуло из гроба тощую свою руку, в которой был зажат черный конверт, в каких обычно хранится фотобумага. Не соображая, что делает, Епихин взял конверт, и в ту же секунду катафалк рванул с места. Опять подпрыгнул некрашеный гроб, громыхнули распахнутые ржавые дверцы, и машина скрылась в общем потоке. Единственное, что запомнилось Епихину, это прощальные взмахи тощей руки из гроба и улыбка существа с нечеловечески белыми зубами.

Некоторое время он стоял на тротуаре без движения, сжимая в руке черный конверт. Епихин просто не в силах был сделать ни одного движения. Беспомощно оглянувшись по сторонам, он увидел скамейку, подошел к ней и медленно опустился на деревянные брусья. Мимо шли прохожие, слышался чей-то говор, смех, кричали дети, пронеслись по асфальту велосипедисты...

Придя в себя и увидев в своей руке конверт, Епихин вскрыл его. Там оказалась одна-единственная фотография. Он всмотрелся – в гробу лежал Долгов. Руки сложены на груди, лицо точно такое, какое и положено иметь покойнику – невозмутимое, уже с какой-то потусторонней значительностью. В пальцах покойника зажата тонкая церковная свеча и маленький огонек – единственное теплое пятнышко на снимке.

Но дальше произошло нечто такое, что заставило Епихина в ужасе отбросить снимок. Это была картинка с фокусом, стоило чуть наклонить, и на ней возникало другое изображение – Долгов лежал в гробу, весело улыбаясь, и подмигивал одним глазом.

Прошло несколько минут, и Епихин, тяжело поднявшись, подошел к лежащему в траве снимку и поднял его, он раз всмотрелся, наклоняя то в одну, то в другую сторону. И опять поочередно возникали как бы два снимка – серый покойник с отрешенным, уже не человеческим лицом и веселый Долгов, подмигивающий Епихину то одним, то другим глазом. Была в этом снимке какая-то потусторонняя глумливость, казалось, что по ту сторону жизни тоже существовала издевка, насмешка...

Епихин засунул снимок в черный пакет и сунул его в карман. Попытался было встать, но не смог, остался сидеть на скамейке, откинувшись на изогнутую спинку. Он не знал, сколько просидел без движения. Перед его глазами мелькали картины, которым он не находил объяснения.

Сельское кладбище, свежая могила с крестом, хохочущий Долгов на приколотом к кресту снимке.

Фотографии с места убийства – окровавленный Долгов с пробитой головой, тот же Долгов в черном костюме на празднике в Парке имени Горького через месяц после смерти...

Потом Катя... Она изменилась, черный свитерок ей идет, она в нем стройнее, моложе... Похудела за это время...

Михась позвонил по мобильному... Он знает мой мобильный? Откуда? Знает, что я Епихин? И это ему известно? Откуда?

Милиция, сержант... Он первым был на месте убийства... У него в шкафу окровавленный пиджак с тремя дырками в спине – вещественное доказательство... Пиджак долговский, Епихин его узнал...

А как понимать старуху в гробу на катафалке? Вроде хохма, но пиджак!

Следующее, что помнил Епихин, – он сидит в пивнушке у Фатимы, а перед ним пустая кружка.

– Я чувствую, вам не помешает третья! – весело сказала Фатима, унося пустую кружку.

– Третья? – удивился Епихин. – А две я уже выпил?

– Во единый дух! – рассмеялась Фатима.

– Ну что ж, третья, так третья... Где наша не пропадала.

И тут он услышал смех в углу, опять какой-то глумливый, надсадный, с хрипотцой – так смеются не над анекдотом, не над забавной историей, так злорадно можно смеяться только над кем-то.

Епихин оглянулся.

В углу сидели Михась и Алик. На него не смотрели, оба были заняты друг другом, и перед каждым стояла полная кружка пива.

Убирать надо обоих – неожиданно пришла Епихину спасительная мысль. Знает Михась мой телефон или не знает, значения это уже не имеет. Надо убирать обоих. Назначить встречу где-нибудь в укромном месте, якобы для того чтобы вручить деньги, за деньгами они придут, никуда не денутся. За деньгами придут куда угодно... У меня просто нет другого выхода... Я, похоже, слегка тронулся умом, но эта мысль вполне здравая, хорошая мысль, правильная. Пистолет, правда, у них остался... Ничего, Жанна выручит. А впрочем, можно поступить иначе... Пусть вернут пистолет так же, как и получили – через камеру хранения. Если вернут, – тут же усомнился Епихин. Но эти рассуждения ему понравились, он почувствовал под ногами твердую почву здравости и понимания.

Фатима поставила перед ним пиво и молча отошла к стойке, хотя обычно всегда находила словечко, которое если и не радовало клиента, то хотя бы давало ощущение, что его видят, чествуют, любят. Но, столкнувшись с отрешенным взглядом Епихина, Фатима не решилась ничего произнести.

За спиной у Епихина опять раздался надсадный хриплый хохот, Михась с Аликом никогда так себя не вели. Может, они были не слишком воспитанны, образованны, но правила приличия у Фатимы всегда соблюдали. И сейчас вот, оглянувшись на их хохот, Фатима вскинула кавказские свои брови, обвела посетителей недоуменным взглядом. Дескать, что это с ними сегодня?

И подошла к Михасю с Аликом.

– Ребята... Кроме вас, здесь никого не слышно... Что-нибудь случилось?

– Все, все, все! – Михась закрыл рот ладонями, давая понять, что его уже больше никто не услышит. Алик сложил руки на груди и покорно склонил голову.