Виктор Пронин - Купите девочку

Андрей расположился в жестковатом кресле возле простенка, Пафнутьев остался на своем месте, он уютнее и увереннее чувствовал себя именно за столом, где под рукой были ящики с документами, телефон, бумага, ручка. Оба поделились испытаниями, выпавшими на их долю за последние несколько дней, и теперь молча осмысливали происходящее.

В кабинете давно уже наступили сумерки, и лишь по вспышкам света, пробегавшим по шторам, можно было догадаться, что машины на улице уже включили фары. Пафнутьев надсадно вздыхал, громоздко и неуклюже ворочался в кресле и снова затихал, найдя позу, в которой он мог просидеть еще какое-то время.

– Ну что, Андрюша... Как дальше жить будем? – спросил он негромко – полумрак в комнате вынуждал говорить тише, да и не было надобности повышать голос, замершее здание прокуратуры позволяло разговаривать даже шепотом.

– Как жили, так и дальше будем жить.

– Поприжало нас маленько... Тебе не кажется? И пожаловаться некому... Засмеют. Нет, скажут, такой опасности, черти вам мерещатся, креститесь чаще, скажут нам... Но мы-то с тобой знаем, что все всерьез.

– Знаем, – кивнул Андрей.

– Да, Бевзлин звонил... Один из его телохранителей, который тебя обижал... помер.

– Знаю. Он и должен был помереть.

– Почему?

– Я немножко ответил ему... После таких приемов не живут.

– А ты не погорячился?

– Или он меня, или я его. Мне повезло больше, ему тоже повезло, но меньше.

– А знаешь, Андрей, какой наиболее вероятный исход из всего, что случилось за это время? Меня выгонят.

– За что?

– За что угодно. Например, за то, что у меня в носу две дырки, а не три. За то, что пупок в нижней части живота, а не в верхней. Бевзлин подарил по хорошей машине нашему губернатору и всем его заместителям. И они не смогут отказать ему в маленькой просьбе. Его фирма потеряла трех человек – налицо разгул преступности. А кто, кого, за что... Все это не так уж важно.

– Значит, надо опередить Бевзлина.

– В чем?

– Как всегда, Павел Николаевич, как всегда... В нанесении удара. Пока мы будем опережать, остается шанс выжить. Надо лишить его возможности высказать губернатору свою просьбу. Пусть он не успеет ни о чем попросить.

– Как?

Андрей молча передернул плечами. Ответ напрашивался сам собой, а произносить очевидные слова он не любил. Да и Пафнутьев прекрасно знал ответ на собственный вопрос. В кабинете наступило долгое молчание, но не сонное, нет, это было сосредоточенное молчание. Пафнутьев даже ни разу не заворочался в своем жестком кресле, не поменял позы. Время от времени вспыхивал свет фар на занавесках, слышался визг трамвая на повороте, но приглушенно, терпимо. Потом появился несильный ритмичный шум в коридоре – приближалась уборщица, ее швабра натыкалась на ножки стульев, билась о плинтуса, о запертые двери кабинетов. Дойдя до пафнутьевской двери, уборщица подергала ручку и двинулась дальше, она была даже рада пройти мимо запертого кабинета.

– Надо выманить его из берлоги, – негромко произнес Андрей, чтобы даже уборщица не догадалась, что в кабинете кто-то есть.

– Как? – повторил Пафнутьев.

– Большая рыба клюет на живца.

– Не понял? – Пафнутьев повернулся, пытаясь рассмотреть выражение лица Андрея, но тот сидел в тени, и тусклый свет из окна не достигал его.

– Большая рыба клюет на живца, – повторил Андрей. На этот раз Пафнутьев не стал переспрашивать. Днем, когда прокуратура гудела от страстей, от горя и ненависти, когда он сам был взвинчен и раздражен, Пафнутьев заставил бы Андрея выразиться подробнее, но сейчас у него не возникло даже такого желания, и так все было ясно. – Как вы думаете, Павел Николаевич, – заговорил Андрей, осторожно подбирая слова, – как вы думаете, есть ли у Бевзлина сейчас человек, которого он ненавидит больше всех на белом свете?

– Есть, – сказал Пафнутьев, помолчав. – И я знаю этого человека. Ты его тоже знаешь. Он так его ненавидит, так ненавидит, что теряет самообладание при одном только упоминании о нем. Бевзлин покрывается красными пятнами и начинает биться в мелкой дрожи, едва лишь вспомнит этого человека, Андрюшенька.

– Ну, вот видите, как хорошо, – по голосу Пафнутьев понял, что Андрей улыбается.

– Что же тут хорошего?

– Из этого человека можно изготовить прекрасного живца.

– Это не просто, – заметил Пафнутьев.

– А у нас, Павел Николаевич, нет выбора, – произнес Андрей. – Мы можем, конечно, поплясать немного вокруг да около, но рано или поздно все равно придем к этому решению. Сделать все надо не откладывая. Времени нет, Павел Николаевич.

В кабинете опять наступила тишина. За окном стемнело, и все ярче становились уличные огни. Теперь проносящиеся на повороте машины изредка светом фар выхватывали из сумрака лицо Пафнутьева, и оно вспыхивало ярким розовым пятном.

– Что будем делать, Павел Николаевич? – спросил Андрей из темноты своего угла.

– Будем думать.

– Я тоже могу кое-что поприкинуть, да, Павел Николаевич? – спросил Андрей.

– Конечно.

Андрей настойчиво вел свою линию, более того, в этом разговоре его настрой был более решительным. Пафнутьев колебался, сомневался, пытаясь найти решение, которое хотя бы немного вписывалось в требования закона. Но он не видел такого решения, а Андрей его и не искал. Недавнее происшествие, когда он чуть было не лишился жизни, развязало ему руки, и он готов был действовать быстро и жестко.

Пафнутьев тоже прошел через некоторые испытания и, хотя не предлагал ничего сам, не останавливал и Андрея.

– Мне кажется, Павел Николаевич, что, если мы не уничтожим его, он уничтожит и меня, и вас. Он не остановится, пока не пришлет Вике вашу правую руку, свернутую в кукиш. Или левое ухо, надетое на шампур.

– Мне хочется тебе возразить, Андрюша, но нечего, – сказал Пафнутьев. Не было сейчас в его голосе обычной дурашливости, готовности посмеяться, поиграть словами. Пафнутьев говорил тише и печальнее, чем обычно. И понял Андрей – созрел Павел Николаевич, кажется, созрел.

Раздался телефонный звонок – в этот вечер они казались резкими и раздражающими. Но этот звонок отличался от прочих – прозвучав единственный раз, он смолк. Пафнутьев придвинул аппарат поближе к себе. Через минуту телефон зазвонил снова, и тогда он поднял трубку. Это был их с Викой условный сигнал – когда жена хотела дать знать, что звонит именно она, то, набрав номер и дождавшись одного звонка, опускала трубку. И тут же звонила снова. Если Пафнутьев был на месте, он сразу догадывался, кто к нему ломится.

– Да! – сказал он преувеличенно бодрым голосом.

– Паша... Это... У нас кое-что случилось, – голос Вики оборвался, она замолчала, видимо, разговаривая с кем-то, прикрыла трубку рукой. Потом Пафнутьев снова услышал ее учащенное дыхание.