Виктор Пронин - Купите девочку

– Вика! – крикнул он, сразу предположив худшее. – Что там у тебя? Говори!

– У нас гости, Паша...

– Кто?

– Он говорит, что его фамилия Бевзлин Анатолий Матвеевич.

– Зачем ты открыла дверь?! Зачем ты его впустила?! Мы же договаривались – никого! Ни под каким предлогом! Ни днем ни ночью!

– Паша... Остановись... Я его не впускала.

– Как?!

– Я пришла домой, а он уже сидит в квартире... И с ним еще двое. Они смотрели телевизор и пили кофе. И шампанское вот... И еще, Паша... Только ты не расстраивайся, ладно? Не будешь?

– Ну?

– Они тут небольшой беспорядок устроили... Не буду рассказывать об этом подробно, сам увидишь...

– Так, – выдохнул Пафнутьев чуть слышно. – Дай этому Бевзлину трубку.

– Он и сам просит.

– Что там? – спросил Андрей, почувствовав напряжение в голосе Пафнутьева.

– Бевзлин у меня дома. Вошел, когда там никого не было. Вика вернулась, а он со своими костоломами шампанское пьет. Сейчас возьмет трубку. Со мной хочет поговорить, – все это Пафнутьев произнес странным мертвым голосом, даже не прикрывая трубку рукой. Бевзлин перешел границу, и теперь не было ничего, что могло бы остановить Пафнутьева, образумить, заставить подумать о последствиях. Теперь последствия не имели для него ровно никакого значения.

– Алло! – раздался в трубке молодой, оживленный голос Бевзлина. – Павел Николаевич?

– Да, это я, – односложно ответил Пафнутьев, не в силах произнести еще хотя бы несколько слов.

– Рад вас слышать! Давно жду вашего звонка... А вы все не звоните и не звоните... Я начал беспокоиться. Думаю, уж не случилось ли чего...

– Ничего не случилось, – ответил Пафнутьев, дыша широко открытым ртом и пытаясь как-то совладать с собой.

– Как я рад! Я действительно счастлив тому, что с вами ничего не случилось! – Бевзлин весело рассмеялся. – Мне бы хотелось лично участвовать во всем, что с вами происходит, Павел Николаевич! Я даже испугался, неужели, думаю, меня опередили! Представляете мой ужас?

– Ужас впереди, – без выражения произнес Пафнутьев.

– Да! – обрадовался Бевзлин. – Конечно! Хорошо, что вы это понимаете!

– Что вам нужно в моем доме?

– Решил встретиться... А тут ваша жена... Знаете, я был приятно удивлен... Совершенно очаровательная женщина! Причем в моем вкусе! Знаете, таких называют женщина-подросток... Есть в них и некоторая неловкость, и непосредственность, мальчишеская порывистость... Да и фигура подростковая – узкие бедра, высокая шея, маленькая грудь...

– Вы напрасно это сделали, Анатолий Матвеевич.

– О, Павел Николаевич! Если бы вы только знали, как много в жизни я делаю ошибок! В некоторых даже раскаиваюсь, их немного, но бывают. Такие ошибки вызывают в моей душе чувство горечи и скорби.

– Вы напрасно это сделали, – повторил Пафнутьев без выражения. Не смог он сейчас придать своему голосу ни гнева, ни раздражения, ни злости. На все это у него не было сил.

– Да ладно вам, Павел Николаевич! Напрасно, напрасно... Мы вот тут познакомились с вашей женой, Вика согласилась даже позвонить. Она у вас просто очаровашка. Я предложил ей поехать с нами, обещала подумать... Надеюсь, подумает и согласится. А, Вика? Мы хорошие ребята и не сделаем тебе больно. Мы сделаем тебе хорошо и приятно. Ну? Согласна? Вот и отлично.

Пафнутьев слушал, не перебивая, и спадали, спадали с его души последние оковы. В эти мгновения он был даже благодарен Бевзлину за те слова, которые тот произносил в трубку. Пафнутьев не перебивал его, внимательно слушал, кивал головой, и, будь сейчас в кабинете посветлее, Андрей мог бы даже заметить на его лице улыбку. Но вряд ли он захотел бы, чтобы Пафнутьев вот так посмотрел на него. Наверное, и Пафнутьев содрогнулся бы, увидев в зеркале гримасу, которую лишь с большой натяжкой можно было назвать улыбкой.

– Знаете, Анатолий Матвеевич... Хотел у вас спросить... Как вы объясните тот факт, что отпечатки пальцев на тисках, которыми была раздавлена голова Самохина, и отпечатки пальцев на фотографиях, которыми вы любовались недавно в моем кабинете... Да, они совпали. Может быть, вы не поверите, но точно такие же отпечатки пальцев мы обнаружили в квартире старика Чувьюрова. Вам это не кажется странным?

– Ай-яй-яй! Павел Николаевич... И это все, что вы можете мне сказать? Вам ответить, или вы сами извинитесь и отзовете свои слова?

– Ответьте, пожалуйста, если это вас не затруднит.

– Вика, дорогая, свари еще кофе... У тебя это получается неплохо. Ладно? Умница... Дай я тебя поцелую! – Все это Бевзлин проговорил в прекрасном актерском исполнении, и если бы Пафнутьев услышал эти слова в другом месте, в другой обстановке, он легко принял бы их за искренние и непосредственные. – Так вот, отпечатки на фотографиях... Признаю, я в самом деле держал их в руках, когда заглянул на минутку к вам в прокуратуру. Вы мне их показали, поделились поисками и находками... Я благодарен вам за доверие. Тиски? Но, надеюсь, вы знаете, что я являюсь спонсором в роддоме... Представляете, Павел Николаевич, до чего дошла Россия... Бабам рожать негде. На соломе и то чище, безопаснее, нежели в той конюшне, которую представляет этот так называемый родильный дом!

– Может быть, потому им негде рожать, что появились состоятельные граждане, которым срочно понадобились виллы в Испании?

– О, вы знаете о моих недавних приобретениях? Весьма рад, весьма польщен. Так вот, о тисках... Помнится, как-то меня провели по всем подсобным помещениям роддома, заглянули мы и к сантехнику. Мастерская мне понравилась, правда, запасных частей там совершенно не было, пришлось помочь, подбросили ему запчасти. И в роддоме появилась горячая вода. Вполне возможно, что я коснулся и тех злополучных тисков. Не знаю, не помню... Но возможно.

– Этими тисками была раздавлена голова Самохина.

– Какой ужас! Не говорите мне больше о таких вещах, Павел Николаевич!

– А квартира Чувьюрова?

– Моему другу, Шанцеву, владельцу фирмы «Фокус», в этом доме принадлежит несколько квартир... Как-то он пригласил меня посмотреть их... Вполне возможно, что мы были и в квартире человека, которого вы называете... Я не помню его фамилии.

– Придется вспомнить, – ответил Пафнутьев, горько сознавая, что не удалось ему прижать Бевзлина к стене, что он, Пафнутьев, выглядит сейчас жалко и беспомощно.

– Не старайтесь, Павел Николаевич, не тужьтесь... Что бы вы там ни придумали, как бы ни ловчили, поверят мне. Не сомневайтесь в этом – мне поверят, а не вашим вонючим бумажкам.

– Вонючим? – смог наконец усмехнуться Пафнутьев. – Воняет последнее время совсем не от меня.

– Не надо так, Павел Николаевич, – голос Бевзлина мгновенно изменился. – Не заставляйте меня поступать плохо по отношению к близким вам людям. Вы должны извиниться за свой хамский намек. Извинитесь, Павел Николаевич... Прошу вас.