Виктор Пронин - Гражданин начальник

– Толик? Ты в порядке? Молодец... Через пятнадцать минут на обычном месте будут стоять два человека. – Он окинул взглядом Пафнутьева. – Один из них в сером костюме, почти трезвый, и с чемоданчиком не первой свежести. Второй юн и прекрасен, – Халандовский подмигнул Фырнину. – Ты их узнаешь. Их все узнают. Лады? Пока.

– Что это значит? – спросил Пафнутьев.

– Я же тебе говорил, Паша... Ты должен сегодня добраться домой. Скажу больше – ты позвонишь мне, когда окажешься дома. Или я позвоню. Только тогда сон мой будет спокоен, здоров и целебен. Да! – воскликнул он, поднимаясь. – А это гостинец на добрую память о нашем прекрасном вечере. – В руке Халандовского словно сама по себе возникла плоская бутылка «Смирновской» водки. Но вдруг, как-то неловко пошатнувшись, он выронил ее на паркет. Пафнутьев в ужасе закрыл лицо руками, Фырнин вскрикнул как от боли. Но когда прошла секунда, вторая и не раздалось звона разбитого стекла, они опасливо посмотрели на пол и увидели бутылку, которая лежала как ни в чем не бывало и даже, казалось, усмехалась над ними – точно так же, как усмехался счастливый Халандовский. – Что, Паша, напугался? Это шутка, пьяная шутка, может быть, не очень хорошая, но если расстаемся с улыбкой на устах – это прекрасно! Понимаете, ребята, поганые буржуи выпускают водку в мягких бутылках. С виду не скажешь, а когда она падает, то может только подпрыгнуть... Во живут, а?! Потрясающе! – И он вручил по бутылке Пафнутьеву и Фырнину.

– Спасибо, Аркаша. Это царский подарок. Я надеюсь пригласить тебя на эту бутылочку, когда все закончится...

– О, тогда мы ее никогда не выпьем.

– Почему?

– Потому что все никогда не кончится.

– Разберемся, – повторил Пафнутьев. – Спасибо, Аркаша, за ужин, все было прекрасно. Если еще твой человек развезет нас по домам, можно считать, что жизнь удалась.

– Ну что ж, до скорой встречи, Паша.

– Снимками не поделишься? – спросил Фырнин.

– Знаешь, Валя, чего я боюсь... Пропадут они у тебя. Исчезнут. Ты и знать не будешь, кто взял, когда, куда пошли... Паша, у тебя такого не бывает?

– Да как сказать, – смутился Пафнутьев.

– Вот и я о том же. Ребята, когда эти снимки понадобятся жестко и срочно... Считайте, что они у вас уже в кармане. Отдам. Я ведь тоже дома их не держу.

– На войне как на войне, – усмехнулся Пафнутьев.

– Да, Паша, да... Я рад, что «Смирновская» не сбила тебя с толку... Провожать не пойду, мне нельзя. Смотри, – он подвел Пафнутьева к окну, – видишь просвет в кустах? Вы выходите по этой тропинке, и ровно через минуту останавливается машина. «Девятка». Верный человек довезет вас куда надо, поможет подняться на этаж, открыть дверь и уйдет, закрыв ее...

– Неужели мы выглядим настолько пьяными?

– Мне неважно, как вы выглядите, что при этом чувствуете и что думаете... Я хочу спокойно спать. А для этого должен знать, что вы дома и у вас все в порядке. Не о вас пекусь, о себе. И машину вызвал, беспокоясь о собственном самочувствии. Это чтоб вы не заблуждались. Видите, как я себя люблю, на какие жертвы иду, чтобы обеспечить себе спокойный сон. Пока, Паша. До встречи, Валя, – Халандовский проводил взглядом Фырнина, не совсем твердо отправившегося в туалет, и наклонился к Пафнутьеву. – И еще, Паша... В машине на заднем сиденье увидишь пакет... Это тебе. Не забудь его, когда будешь выходить. Впрочем, Толик напомнит.

– Что там? – отшатнулся Пафнутьев.

– Костюм. Ведь ты просил костюм? О, Паша! – Халандовский закатил глаза. – Благородный серый цвет, покрой, отделка, пуговицы... Бельгия, Паша! Там же в пакете – рубашка и галстук.

– Аркаша... Пакет останется в машине, – твердо сказал Пафнутьев. – Хочу, но не могу. Боюсь тебя потерять.

– А ты не бойся... Там же, в кармане, найдешь счет. По этому счету и оплатишь. В центральном универмаге. В городе три таких костюма, береги его. А галстук – с нашим знаменем цвета одного.

– Аркаша! – Растроганный Пафнутьев разлил по стопкам оставшуюся в бутылке водку. – За тебя, Аркаша! За хозяина! – повторил он, увидев в дверях Фырнина. – Давай, Валя, за хозяина надо пригубить!

Халандовский подошел к окну, подождал, пока появятся внизу его захмелевшие гости. Те оглянулись, помахали руками. А едва вышли на дорогу, возле них остановилась машина. Девятая модель «Жигулей» – как и обещал Халандовский.

Лариса услышала настойчивый звонок в дверь, когда была в ванной. Она закрутила краны, прислушалась – так и есть, в дверь кто-то звонил. Так можно было звонить, лишь наверняка зная, что хозяйка дома. Оставляя на полу мокрые следы, она подошла к двери и глянула в «глазок». На площадке стоял генерал Колов в полной парадной форме. Впрочем, возможно, это была и не парадная форма, но погоны, звезды, разноцветные колодки, строгий вид самого генерала создавали впечатление торжественности.

– Надо же, – пробормотала Лариса. – Только генерала здесь и не хватало... – Окинув себя взглядом – она была не только голая, но и мокрая, – чуть поправив полотенце на плече, открыла дверь, прекрасно зная, какое впечатление произведет ее вид на Колова. И не ошиблась. Тот отпрянул, оглянулся в беспомощности – за его спиной стояли двое молодых ребят в форме.

– Здравствуйте, – сказал Колов, и это было единственное, что он мог произнести.

– А, Гена, – улыбнулась Лариса. – Наконец-то... А я уж заждалась... Это с тобой? Входите, ребята, хотя в этом доме моему Генуле ничего не угрожает. Во всяком случае, для жизни, – да, Гена?

Колов смешался, еще раз оглянулся на сопровождающих, но взял себя в руки.

– Они подождут на площадке. Я хочу с тобой поговорить.

– Всегда рада тебе, Гена, ты же знаешь! – Лариса безошибочно нашла нужный тон, понимая, что только вот такая вызывающая интимность может сбить генерала с толку. – Ты появляешься так неожиданно, но всегда желанно, – успела пропеть она до того, как генерал, переступив порог, с силой захлопнул дверь.

– Что ты несешь?! – со злостью прошипел он. – В каком свете меня представляешь?!

– Я тебя представляю только в высшем свете, Генуля! А разве я ошибаюсь?

– Боже, какая дура, какая дура! – простонал Колов.

– Ни фига себе! Ворвался в мой дом... И дура? Неужели я так плохо выгляжу? – Она повернулась перед зеркалом, не очень-то стараясь поймать соскользнувшее полотенце. – По-моему, только сейчас те ребята зауважали тебя по-настоящему, а? Гена? У тебя такие строгие глаза, что я подозреваю... Ты, наверно, разлюбил меня? – спросила она плачущим голосом. – Это очень печально. Но я переживу. Я последнее время научилась себя преодолевать... И чувствую, у меня получается... Проходи, Гена, садись.

Колов ощутил беспомощность. Эта женщина его не боялась, смеялась над ним, и он не знал, что делать. Все было бы проще, если бы не стояли на площадке его сотрудники, если бы не видели ее голой, с мокрыми волосами, если бы не было той дурацкой ночи, когда он, перепившись, позорно заснул и, самое обидное, не мог припомнить, что было, а чего не было.