Виктор Пронин - Гражданин начальник

– Но у меня действительно пропал пистолет! – вскричал Колов.

– Пить надо меньше, – спокойно сказала Лариса. Она уже поняла, как остановить обыск. Нужно говорить Колову дерзости, а он не потерпит, чтобы все это слышали подчиненные.

– Прекрасный совет! Для тебя же!

– Да, но я не устраиваю обысков в чужих квартирах... Незаконных обысков без ордеров. Не прячу убийц. Мне не несут взятки. Я не вступаю в сговор с прокурорами, которых годами подкармливают общепитовские генералы. С тобой Голдобов чем расплачивается, Гена? – Заметив краешком глаза, что сотрудники скрылись в прихожей, не вынеся столь суровых разоблачений, Лариса заговорила громче: – Ты вот коньячок выпьешь, рыбку скушаешь и небось забыл? А у меня все записано. Оприходовано. И снимочки сделаны, и свидетели уж свои показания написали. На крючке вы, ребята, на крючке...

– Лариса, тебе придется отвечать за эти слова!

– А тебе – за дела. Я знаю, что могу уже не выйти из этой квартиры, знаю, кого ты привел... Вольете в меня бутылку водки, откроете краники на кухне и пожалуйста... Не выдержала жена разлуки с любимым мужем... А, Гена? И записку можете заставить написать... А что, пальцы в дверь зажмете – что угодно напишешь... Я ведь знаю, с кем имею дело. Мой Николай не первый! И не последний. После него уже были похороны...

Колов молчал. Думал, как поступить. И Лариса поняла – где-то она переступила допустимую грань. В квартире сгустилась опасность. Голдобов предупреждал ее. Она тоже замолчала, прикидывая, что делать.

– Ребята! – тихо позвал Колов в наступившей тишине. – Тут вот что у нас получилось. – Он помялся, оглянувшись на Ларису. И в тот момент, когда Колов снова обернулся к сотрудникам, чтобы закончить приказание, она схватила со столика тяжелый керамический светильник и изо всей силы запустила в окно. Легкая гардинная ткань не смягчила удар, и большое двойное стекло с оглушительным звоном вывалилось наружу. Воспользовавшись замешательством гостей, Лариса вслед за светильником швырнула телефон, а потом и сама, высунувшись из окна, закричала что-то истошно и тонко. Колов вскочил, схватил ее поперек туловища, оттащил от окна, бросил в прихожую, но больше сделать ничего не успел. За окном раздались обеспокоенные голоса, кто-то попытался заглянуть в квартиру.

– Уходим, – сказал Колов и первым вышел на площадку. Вслед за ним быстро и неслышно вышли его сотрудники. Раздался щелчок замка, и Лариса поняла, что она в квартире одна.

– На этот раз пронесло, – проговорила она, даже не пытаясь подняться. – И то ладно.

– Эй, хозяйка! Живая? – В разбитое окно заглядывал, тараща глаза, какой-то парень. Лариса узнала его, он жил в соседнем доме.

– Вроде живая. – Она поднялась, поправила волосы, попыталась улыбнуться.

– А что случилось-то?

– Попытка ограбления.

– А грабители?

– Сбежали. Так драпанули, что... В дверь сбежали...

– Ну, ты молодец. – Он одобрительно покрутил головой. – Сообразила.

– Тут сообразишь... Если жить захочешь... – Лариса взяла из рук парня телефон, подняла трубку к уху. – Надо же, работает.

– Значит, жизнь продолжается, – сосед подмигнул ей. – Может, в милицию сходить? Тут недалеко, а?

– Да нет, не стоит. Я позвоню им... спасибо. – Лариса втянула в комнату гардину, расправила ее и снова упала в кровать.

...Едва проснувшись, Пафнутьев настороженно прислушался к себе – как голова после вчерашней зверской пьянки? Что делать, что делать, обреченно подумал он. В таком положении оказываемся все мы время от времени. Когда каждая бутылка водки достается лишь героическими усилиями, когда любая закуска вызывает радостно-недоверчивое оживление, стоит ли удивляться, что, увидев на столе и то и другое, люди теряют бдительность и отдаются застолью легко и безоглядно. Но Пафнутьев зря опасался головной боли и подавленности – он чувствовал себя прекрасно. Конечно, в теле ощущалась алкогольная усталость, он искренне и убежденно корил себя за слабодушие, но крепкий чай сделал свое дело, и он вышел из дому почти в боевом состоянии духа. О вчерашней пьянке вспоминал без прежнего гнева, вспоминал, изумляясь своему безрассудству, как после ночи, проведенной с женщиной хоть и порочной, но красивой и дерзкой.

Придя в свой кабинетик, не глядя, поддал ногой торчащее из-под стола лошадиное копыто, затолкал за шкаф сплющенное, сдавленное в аварии ведро, а высохшую человеческую руку сунул в ящик стола Дубовику, причем, негодник, так рассчитал, чтобы ящик оказался на упоре, и когда Дубовик потеряет терпение и откроет его с силой, рука вывалится наружу, и неизвестно еще – хватит ли следователя по физиономии или свалится ему на колени.

Прежде всего он набрал номер Халандовского.

– Привет, собутыльник, – сказал Пафнутьев. – Жив?

– Еще не знаю... Дай сообразить.

– Послушай, Аркаша, чем ты объясняешь этот безудержный загул?

– Сложностью обстановки в обществе. И больше ничем.

– Значит, наша с тобой личная испорченность здесь ни при чем?

– Мы вели себя достойно. Разве мы сказали друг другу грубые слова? Разве вы пренебрегли моим угощением? Разве я пренебрег вашим обществом? Если бы, Паша, все пили так, как пили вчера мы, в обществе давно бы забыли, что такое преступность.

– Спасибо, Аркаша, если бы ты знал, как мне нужно твое сегодняшнее утешение!

– И твой звонок, Паша, меня тоже порадовал. Как ты вообще?

– Уже лучше.

– Загляни днем, поправим здоровье, а?

– С удовольствием, Аркаша... Если получится. Позвоню.

– Как костюм?

– Я себя не узнал! Я неотразим, Аркаша! Этот костюм меня толкает к жизни ночной, распутной и безнравственной.

– Все помнишь, что я говорил?

– Главное помню.

– Главное – это ты, Паша. Береги себя. Мне будет жаль потерять собутыльника.

– Буду стараться. – И Пафнутьев положил трубку.

Подняв глаза, он увидел сидящих перед ним двух оперативников. Они смотрели на него с легким укором, но в их позах ему привиделась и некоторая готовность действовать. Подперев щеки кулаками, Пафнутьев некоторое время молча разглядывал их, прикидывая, какое бы им задание дать, и все никак не мог придумать, поскольку картина преступления была ему ясна, участники известны и теперь наступала весьма щекотливая часть расследования, когда важно было определить, кого брать в первую очередь, с кем повременить, куда нанести очередной удар.

– Какие новости из управления общественного питания? – спросил Пафнутьев. – Там были ревизии, разоблачения?

– Ничего серьезного... Небольшие обвесы...

– Это как понимать – небольшие?

– Ну... Вместо пятисот граммов отвешивали четыреста... Но это по отдельным магазинам, отдельные продавцы... В масштабе управления – полный порядок.