Виктор Пронин - Брызги шампанского

Тут же посредине площади была установлена в какой-то невероятно бесстыдной позе женщина прекрасного телосложения, с роскошной гривой волос, совершенно обнаженная, но, к сожалению, неживая. Нагнувшись к потрясающей своей коленке, она задом в упор смотрела на наплывающую толпу, повергая слабонервных в тихий шок. В полумраке площади женщина выглядела естественной, живой, может быть, только слегка поддавшей. Когда люди понимали, что перед ними муляж, раздавался какой-то нервный смешок. Возле картонной красавицы фотографировались много, охотно, весело смеялись, но почему-то все выбирали ракурс с уставившимся на толпу задом, хотя у женщины и все остальное было не менее обнажено.

Жора, как обычно, стоял у парапета, рядом с каменными своими изделиями. Без главного произведения, привлекавшего пьяную толпу, его выставка сразу обеднела. Жора срочно изготовлял новый член уже в более полной комплектации. Но он еще не был готов, и Жора выставил его слегка незаконченным, слегка поникшим, как бы уставшим.

– Как называется... это? – спросила у Жоры, возбужденно блестя глазками, девушка в джинсах.

– Сами не видите? «Конец сезона».

Несколько взвинченный смех подтвердил, что название точное и коктебельской публикой принимается.

– Хочешь прочту стихи? – спросил Жора.

– Хочу, – ответил я, всматриваясь в медленно протекающую мимо толпу.

– Если спишь в чужой постели... Хотя нет, отставить! Я уже читал эти строки.

– Тебе надо собрать все свои стихи и издать хорошим тиражом. И продавать здесь же на набережной за большие деньги.

– Мне уже предлагали. Но я так думаю – жизнь у меня впереди долгая, успею.

– Точно долгая?

– Точно, – не задумываясь, ответил Жора. – Я тут в очереди за вином познакомился с одной женщиной, москвичка, между прочим... Она мне даже стихи посвятила... Хорошие стихи, про нашу с ней любовь. Так вот она немного на картах гадает.

– И что же нагадала?

– Долгую жизнь, – ответил Жора, как нечто совершенно естественное и закономерное.

– Совместную?

– Нет, мы порознь живем. Я здесь, а она в Москве. О совместной жизни речь не идет. Разве только она мне свои стихи пришлет, а я ей – свои.

– А эти вот... Постели-Коктебели... Это все о ней?

– Нет, это о другой женщине. Та в Питере живет. Недалеко от Аничкова моста. У меня и о ней есть стихи... Я там даже Аничков мост называю своим именем. А вот и Жанна!

Действительно, в неверном, мерцающем свете площади я увидел уже знакомую стайку девушек. Жанна вскинула по своей привычке руку высоко вверх, помахала ладошкой, но не подошла. Сделала какой-то неуловимый жест, но я понял – она хотела сказать, чтоб мы не исчезали, она подойдет попозже.

– Слишком хороша для меня, – простонал Жора. – Слишком.

– А так бывает?

– Бывает, мой друг, бывает!

– А как ты узнаешь – какая для тебя слишком хороша, а какая в самый раз?

– Это не я, это они определяют, – умудренно протянул Жора. – И должен тебе сказать – безошибочно. Как им это удается – понятия не имею. Мистика. Колдовство. Нечто сверхъестественное. А если перевести на прозу жизни, то мои – это те, которым достаточно на ночь бутылки мадеры. Ну, может быть, две бутылки. На двоих. Все те, которые мечтают о большем, обтекают меня, не касаясь. Как вода обтекает замшелый, вросший в дно, покрытый тиной камень. Красиво сказал? Сам чувствую, что неплохо выразился.

Поредевшая сентябрьская толпа продолжала медленно плыть мимо нас с обычной вечерней усталостью. Люди на ходу всматривались в выставленные камни, картинки, фотографии, керамические поделки и шли дальше. Время покупок еще не пришло, покупали перед отъездом, когда была уверенность, что хватает денег и на обратный билет, и на бутылку коньяка в дорогу.

Время от времени я оглядывался назад.

Море штормило, дул несильный ветер, пляж был совершенно пуст. Значит, с тыла удара можно не опасаться, если выстрел и будет, то в лицо. А это уже вселяло кое-какие надежды. Темные окна столовой Дома творчества тоже не вызывали опасений – все двери были заперты, форточки закрыты, и вряд ли кому придет в голову устроить там засаду.

На площади возникло небольшое оживление – появился полуголый босой детина с нечесаными волосами до пояса, и при нем громадная собака. Не то тигровый дог, не то еще что-то более загадочное. Дог был стар, шел с трудом. Из сумки у детины выглядывал красновато-рыжий кот персидского облика – нахальная морда, сонный взгляд, недовольно нахмуренные брови. Детина остановился, собака тут же, не теряя времени, улеглась на асфальт и положила морду на лапы. Хозяин вынул из сумки кота – тот оказался привязанным веревкой к большому, килограмма на три, камню, чтоб не сбежал. Но кот не собирался убегать. Как и собака, он тут же улегся на теплый, разогретый за день асфальт. Хозяин тем временем положил рядом с догом шляпу и установил картонку. На ней была нарисована тазобедренная кость и надпись шариковой ручкой: «Подайте на косточку». Похоже, собака кормила и себя, и кота, и хозяина.

Люди проходили мимо, добродушно смеялись, но денег не давали. Жлобились. Полагали, что все это предназначено для их увеселения. С таким убеждением им легче было жить.

Толпа продолжала медленно проплывать передо мной, а я все прощупывал ее в надежде увидеть, узнать человека, которому я, возможно, понадобился. Но нет, ничего подозрительного не увидел.

– А вот и я! – Жанна стояла в двух шагах, я даже не заметил, с какой стороны она появилась.

– Прекрасная погода, не правда ли? – неожиданно откуда-то выскочили эти слова, уже произнеся их, я понял, что не надо бы, не надо бы – кто-то из наших говорил их довольно часто, они стали почти поговоркой, предназначенной для внутреннего пользования.

– Да, действительно! – легко подхватила Жанна. – Луна, как никогда, щербата, лунная дорожка размазана по волнам, а удары прибоя говорят о том, что утром купаться будет невозможно.

– О, друзья мои! – воскликнул Жора радостно. – Вы опять вместе! Это обнадеживает. Это говорит о том, что жизнь продолжается и будет продолжаться еще некоторое время.

– Долгое время? – поинтересовалась Жанна.

– Достаточное для того, чтобы совершить все, предназначенное природой! – Жора не задумывался ни на секунду. Многолетний южный опыт позволял ему в подобных разговорах чувствовать себя уверенно и неуязвимо. – Кстати... А не выпить ли нам по глоточку мадеры? Золотистой, коктебельской мадеры, а?!

– Разве что глоточек, – сказала Жанна. Волосы она собрала в пучок на затылке, обнажив высокую загорелую шею, сама была в белом узком платье, которое едва достигало середины бедер.

– О! – сказал Жора и, обернувшись к парапету, вынул из черной клеенчатой сумки бутылку и пивной бокал с фирменным знаком «Оболонь».