Арнальд Индридасон - Каменный мешок

Покинув Эдварда Хантера, Элинборг и Эрленд расстались — ей нужно было направляться в Городской суд Рейкьявика, сопровождать вместе с другими полицейскими одного подозреваемого, довольно известного бизнесмена, предположительно замешанного в крупном деле о наркотиках, которым в данный момент занималась столичная полиция. Газеты и телевидение проявили к аресту превышающий всякие разумные пределы интерес, и в суде ожидалось столпотворение, тем более что в тот день должны были рассматриваться и другие дела. Элинборг вызвали в суд неожиданно, и оставалось совсем немного времени, которое она была намерена потратить на приведение себя в порядок. Ведь кто знает, может, она попадет в объективы телекамер, может, даже в прямом эфире — репортаж-то из суда будет обязательно. При таком раскладе совершенно необходимо надеть что-то покрасивее, и уж во всяком случае накрасить губы.

— Ох, да ведь еще и прическа!!! — охнула, вспомнив о самом важном, Элинборг и схватилась за голову.

Эрленд, как и в прошлые дни, думал все больше о Еве Линд, чья жизнь висела на волоске в палате отделения интенсивной терапии. Эрленду припомнилась их последняя ссора, случившаяся два месяца назад у него дома. Была еще зима, город был засыпан снегом, на улицах темно и холодно. Он совсем не хотел с ней ругаться. Совершенно не хотел выходить из себя. Но Ева не из тех, кто отступает, — дашь ей палец, откусит руку и за головой потянется. Так вышло и в тот раз.

— Так нельзя обращаться с ребенком, — сказал ей Эрленд в очередной попытке урезонить дочь.

По его прикидкам, Ева была на пятом месяце. Узнав, что беременна, Ева перепугалась, взяла себя в руки и с двух попыток, по ее утверждениям, слезла с иглы. Эрленд поддерживал ее, как только мог, но они оба знали, что от его помощи ей немного толку и отношения их устроены так — чем меньше он беспокоится об успехе того или иного Евиного предприятия, с тем большей вероятностью достигается этот самый успех. Взгляды же Евы Линд на отца были двоякие. Она изо всех сил искала дружбы с ним, но одновременно считала его виноватым во всех своих проблемах. Ее постоянно кидало из крайности в крайность, а промежутков между оными она и ведать не ведала.

— Что ты об этом знаешь? — фыркнула она. — Что ты вообще знаешь про детей? Я с ребенком все делаю, как надо. Так что оставь его и меня в покое.

Он понятия не имел, чем накачалась дочь — наркотики ли, алкоголь ли, коктейль ли из вышеозначенного, — но в тот день, едва открыв дверь, Эрленд сразу понял, что Ева не в себе. Она не села — упала в кресло; из-под незастегнутой куртки и задранной футболки торчало голое пузо. А на улице было не теплее минус десяти.

— Я полагал, мы договорились…

— Ни о чем мы не договаривались, — перебила она его. — Ты и я — мы ни о чем не договаривались. Вообще ни о чем. Ни о чем.

— Я полагал, ты твердо решила выносить ребенка и заботиться о нем. Следить за тем, чтобы ничем ему не навредить. Не принимать никакой наркоты и прочего, потому что вся эта дрянь попадает прямиком в него. Ты собиралась завязать, но, как я сейчас вижу, это ниже тебя. Слишком ты ценный персонаж, чтобы по-человечески заботиться о ребенке. Думать о нем, а не о себе.

— Закрой рот.

— Зачем ты сюда явилась?

— Понятия не имею.

— А я тебе объясню. Тебя угрызения совести сюда пригнали. И скажи еще, что я не прав. Тебя совесть замучила, и ты решила, что я тебя пойму и приголублю, такую бедную и несчастную. Поэтому ты ко мне и пришла. Для того, чтобы вволю поплакаться в жилетку и заглушить голос совести.

— Да, ты прав. Лучшего места во всем Рейкьявике не найти, коли надо задавить муки совести.

— Ты ведь уже и имя придумала, не помнишь? Если будет девочка, ты уже придумала ей имя.

— Не я, а ты. Ты, как и всегда. Ты всегда все решаешь. Если тебе пришло в голову всех бросить, то ты всех бросишь, и насрать на меня и на всех остальных.

— Ты собиралась назвать ее Ауд. Ты этого хотела.

— Ты думаешь, я не знаю, чего ты добиваешься? Думаешь, ты загадка какая? Да я вижу тебя насквозь, старый кусок вонючего дерьма! Я прекрасно знаю, что у меня в животе живет. Я знаю, что это человек. Личность. Знаю прекрасно. И нечего тебе напоминать мне об этом. Нечего!

— Это хорошо, — сказал Эрленд. — А то мне кажется, ты периодически об этом забываешь. Забываешь, что думать теперь надо не только о себе одной. Не ты одна принимаешь наркотики — твой ребенок принимает их вместе с тобой, и ему от этого делается худо. Куда хуже, чем тебе.

Эрленд вздохнул.

— Наверное, все-таки это ошибка, — сказал он. — Надо было сделать аборт.

Тут Ева как глянет!

— Черт тебя побери!

— Ева…

— Мама мне так и сказала. Я всегда знаю, чего тебе хочется.

— О чем ты?

— О да, ты сейчас скажешь, что она лжет и что на ее слова надо наплевать, но я-то знаю, где правда!

— О чем ты, я не понимаю?

— Она сказала, что ты будешь все отрицать.

— Что я буду отрицать?!

— Ты не хотел меня.

— Чего?

— Ты меня не хотел. Когда она от тебя понесла.

— Еще раз, что тебе сказала твоя мать?

— Что ты меня не хотел.

— Она лжет.

— Ты хотел, чтобы она сделала аборт…

— Это ложь…

— …а теперь ты мне говоришь делать то и делать это, словно ты судья какой.

— Это неправда. Об этом и разговор никогда не заходил. Я не знаю, почему она говорила тебе все это, но это неправда. Даже речи об этом не было. Мы и подумать о таком не могли.

— Она знала, что ты это скажешь. Она меня заранее предупредила, что так будет.

— Заранее предупредила? А когда она рассказала тебе эту байку?

— Когда узнала, что я беременна. Она тогда сразу сказала, что ты собирался заставить ее сделать аборт, а еще добавила, что ты станешь это отрицать. Она заранее знала, что ты будешь говорить. Все, что ты только что сказал, она мне дословно изложила.

Ева Линд встала и пошла к дверям.

— Она лжет, Ева. Поверь мне. Я понятия не имею, отчего она это говорит. Я знал, что она меня ненавидит, но чтобы настолько! Она просто пытается настроить тебя против меня. Тебе ведь это самой ясно. Говорить такое… это… это чудовищно, это ужасно. Ты ей так и передай.

— Сам ей передай, — заорала Ева Линд, — если кишка не тонка!

— Чудовищно, что она это сказала тебе. Чудовищно, что она пытается нас с тобой разлучить.

— Я ей больше верю.

— Ева…

— Закрой рот!

— Я тебе объясню, почему это не может быть правдой. Почему я бы никогда не стал…

— Я тебе не верю!

— Ева…

— Рот свой поганый захлопни, я сказала! Не верю ни единому твоему слову.

— В таком случае убирайся вон!

— Отличная идея, — сказала она, чтобы еще больше его разозлить. — Я же знаю, ты хотел от меня избавиться.

— Вон, тварь!

— Меня с тебя блевать тянет! — заорала она и выбежала вон.