Галина Романова - Зеленые глаза викинга

– Как представлю себе, что она станет жить дальше. Что будет ездить на своей машине, жрать, спать, любить кого-то... Мне самому хоть в могилу следом за Мишкой!

Умереть следом за Мишей Марине тоже хотелось. И даже знала, как это сделать тихо и безболезненно. Она же медик. Старики остановили. Понимание их. Забота.

– Мариночка, ты не удумай ничего, – сказала как-то вечером перед сном ей Вера Ивановна. – У нас ведь никого, кроме тебя, не осталось.

– У вас же есть родственники, – напомнила ей тогда Марина сквозь слезы. – Они поддержат.

– У нас не осталось никого, кому бы хотелось говорить и вспоминать о Мишеньке бесконечно.

И она осталась. Осталась жить, осталась с ними. И они вспоминали и говорили о Мише бесконечно. С кладбища уходили только для того, чтобы спать дома, прибрать в доме и покормить Василия Леонидовича.

Больше никаких целей в их жизни не было.

Теперь вот она появилась!

Марина со вздохом открыла дверь из комнаты в коридор, сощурилась, тут же закашлялась. Дымом был полон весь дом. Что же на улице? А погреб за углом дома в сиреневых кустах. Туда они убрали оставшийся с вечера морс, в холодильнике места не было. Все было заставлено едой, которую они с Верой Ивановной готовили и которую никто почти не ел.

На улице плотной туманной пеленой колыхался дым, но дышать все равно было чуть легче, чем в доме. Тут еще потянуло ветерком, и, кажется, стало светлее.

Марина, как была, босиком в ночной рубашке, спустилась со ступенек и пошла по сухой, выжженной за месяц траве в сторону погреба. Благополучно дошла до угла дома, свернула. Добралась до погреба. Сняла вдетый в петлю замок. Потянула дверь на себя. И тут вдруг…

Сначала раздался какой-то хруст и свист, будто ветер над ее головой пронесся. Потом треск, словно медведь сквозь кусты пробирался. Возня, матерщина, явно мужик матерился. Вскрик. Точно женский вскрик. И все затихло.

Марина, как стояла, вцепившись в дверную ручку погреба, так и продолжала стоять, боясь шевельнуться. Остолбенела, окаменела, лишилась дара речи… Хорошо, что на ногах устояла.

– Да не бойтесь вы, женщина, все в порядке теперь, – сказал кто-то. – Все в порядке, идемте...

Она оглянулась.

Здоровенный парень с добродушной физиономией, заросшей по самые глаза щетиной, стоял позади нее. Казалось, он вовсе не обращает внимания на молодую высокую женщину, извивающуюся в его сильных руках.

– Ты?! – Марина шагнула вперед, смахнула с лица женщины длинные волосы. – Это ты?!

– Я! Я! Что тебе?! – закричала та слишком громко для такого раннего часа.

Даже плотная пелена дыма не смогла приглушить ее крика, залаяли тут же собаки, загремели ставни, захлопали двери по соседству. Василий Леонидович выбежал на крыльцо с воздушкой в руках, в одних трусах и босиком. Увидал сразу столько народу, засмущался.

– Что тут происходит? Марина? Что?! – это уже Вера Ивановна подоспела, кинулась к ним, вцепилась в невестку. – С тобой все хорошо, Мариночка? Все хорошо? Что случилось?

– Я... Я не знаю! – Она до сих пор ничего не понимала, поочередно рассматривая всех. – Я пошла за морсом. Не спалось. Начала открывать дверь, какой-то шум за спиной. Оборачиваюсь, а там...

Василий Леонидович обошел всю компанию. Остановился перед здоровяком.

– Вы кто? – ткнул он дулом воздушки в накачанную грудь.

– Я Саша, – он не шевельнулся, улыбнулся только, покосившись на дуло, упирающееся ему в сердце. – Вы пукалку уберите, стрельнет, майку испортит.

– А чей ты, Саша? – Василий Леонидович убрал ружье.

– Я работаю в охране Баскакова Захара Валентиновича, – все так же с охотой пояснил он. – Он мне позвонил ночью, велел ехать сюда.

– С целью? – Марина, не отрываясь, смотрела на соперницу. – Ее караулить?

– Зачем ее? Вас всех. Он говорит, не нравится, Саша, мне эта история. Чует сердце, продолжение грядет. Попасись-ка ты, говорит, поблизости. Как бы чего не вышло.

– Хорошо, что не вышло, – кивнула Марина и, неожиданно шагнув вперед, резко ударила женщину раз, другой, третий наотмашь по щекам. – Ты теперь за мной явилась, да?! Что хотела? Что?

– Да поджечь дом она пыталась. – Саша сильно дернул Ладу за руки, заставив угомониться. – Кругом пожары, кто бы стал разбираться, от них сгорел поселок или от поджога. Все грамотно обложила вокруг. А я все наблюдаю за ней. Конечно, я бы ей не дал поджечь, но поймать с поличным стоило. А тут вы вышли из дома. Она на время отвлеклась и за вами. А под рукой ничего. Она камень взяла вон от тех ступенек. Наверное, хотела, чтобы уж наверняка... А то вдруг из дома выскочить успеете. Такая гадина!..

– ...Захар Валентинович, Захар Валентинович, я что хотел спросить...

Ванька лисьим хвостом носился за Баскаковым по территории одного из его предприятий, размахивал кипой бумаг, врученных ему Дашей полчаса назад, и изо всех сил старался казаться серьезным и авторитетным.

А на самом-то деле у-уух!!!

Так и распирало пробежаться вскачь по тротуарной плитке, так и хотелось заорать во все горло от радости.

Шутка ли, все получилось! Все срослось! Здание под офис Баскаков им отдал в самом центре почти. Лицензию выбил. Штат помог укомплектовать. Мебель завез вчера вечером. Даже печать у них есть своя, ого как! И уже завтра! Завтра они могут начать работать с Дарьей! Кажется, даже дело одно наклевывается.

Сегодня звонил Топорков, мямлил что-то про надоедливого мужика и сокровища, которые у него будто бы выкрали, пока он в психбольнице лечился.

– Шутишь! – фыркнула в ответ Даша. – Ты что, решил, что я стану этим заниматься?!

– Не кипятись, Даша, не кипятись. Все не так, как ты подумала!

– А что я должна, по-твоему, думать?! Он ведь псих?

– Ну... Теперь да.

– Что значит теперь?!

– То, что раньше он был вором-медвежатником. И в последний раз сел за то, что обнес квартиру одного антиквара. – Топорков назвал знаменитую фамилию.

– Ого! – Даша заинтересованно присвистнула.

– Вот и я о том же!.. Клиента посадили, потому как наследил он сверх всякой меры, но ничего так и не нашли. Ничего, а там на сотни тысяч долларов добра было унесено. Дядя наш сел. Антиквар со временем смирился и умотал куда-то за бугор. Все забыли и о первом, и о втором. И тут вдруг он ко мне является сегодня и заявляет, что его обокрали, пока он в психушке курс проходил ежегодный. Спрашиваю, чего не побоялся ко мне прийти и заявить о краже краденого? Знаешь, что ответил?

– Что он за это уже отсидел и это все добро уже его?

– Красавица Даша! Ну, просто красавица! И не послал бы я его к тебе никогда, если бы у этого чудика не было фоток. – Топорков глупо хихикнул. – Прикинь, он в своем сарае все это добро примерял на себя и фоткал! Мне ну никак с ним нельзя, Дашенька, ну никак! Одной только писанины горы будут, и все! Ну что, берешь?..