Ольга Баскова - Близнецы по несчастью

Пока я предавался волнению, Валерия уже пригнала «Фиат», старую колымагу небесного цвета, угрожающе ревевшую и выпускавшую шлейф сизого дыма.

– А вот и я, – она дружески улыбнулась. – Иди полюбуйся. И никого не бойся. Мои соседи попрятались за железными заборами.

Я фыркнул:

– Если я боюсь, то только за то, что эта старая железка заглохнет на дороге и я стану слишком легкой добычей, – эти слова как-то опрометчиво сорвались с моего языка. В конце концов, моя покровительница не обязана постоянно делать мне подарки. Вот почему я тут же добавил: – Извини.

Краска стыда залила мои щеки. Эта женщина поселила меня во дворце, приносила еду из ресторана, и при этом я еще не потратил ни копейки. Естественно, рассчитывать на навороченное авто, только что из салона – это было бы слишком. Однако Валерия не придала моим словам никакого значения.

– Не беспокойся, – на красивом лице не отразилось ни капли гнева или недовольства. – Да, машинка времен Куликовской битвы, но тебе незачем волноваться. Мой супруг Борис помешан на железках. Купив гаражный кооператив, он заставил его всеми автомобилями, которые у нас когда-либо были, не избавившись ни от одного. Хотя некоторым из них место на свалке, все они дороги ему как память, каждая напоминает о каком-нибудь событии. Эта, например, – о курсах вождения, красная «Ауди» девяностого года – о первой аварии. Мало того, целый штат хорошо оплачиваемых работников автосервиса ухаживает за этими реликвиями. Так что «фиатик» в полном порядке.

Заинтересованный ее рассказом, я внимательно осмотрел машину. Внешне автомобиль выглядел неплохо, впрочем, как и внутри. Валерия сунула мне ключи:

– Попробуй проехаться.

Я послушно сел на водительское сиденье.

– Пожелай мне удачи!

Двигатель дружелюбно заурчал. Коробка передач без хлопот позволяла переключать скорости. Руль с гидроусилителем можно было крутить одним пальцем. «Иномарка есть иномарка, даже столетней давности», – подумал я, плавно выезжая на дорогу.

– Ну как? – Валерия стояла у ворот, дожидаясь моего возвращения.

– Супер.

– Хочешь, я поеду с тобой?

– Это излишне, – я не мог подвергать опасности жизнь человека, ставшего мне дорогим.

– Почему?

Кобальтовые глаза выражали недоумение. Черт возьми, она действительно не представляет масштабов опасности? Или готова на все, лишь бы сесть в кресло мэра?

Я рискнул прикоснуться к ее бархатной щеке.

– Я боюсь за тебя и прошу не рисковать.

Она пожала плечами:

– Я и так влезла по самые уши. Разве нет?

Но я стоял на своем:

– Ну и хватит. Твоя жизнь нужна мне и городу.

Немного помолчав, Валерия кивнула:

– Ладно, кажется, ты прав. Но учти, я не еду с тобой лишь потому, что опасаюсь газетной шумихи. Кто знает, какой поворот примет дело. Перед выборами надо следить за каждым своим шагом.

– Вот и умница, – ее слова принесли мне несказанное облегчение.

Она быстро взглянула на золотые часики, усыпанные бриллиантами:

– Пожалуй, мне пора. Не хочется оставлять тебя одного, но… – женщина всплеснула руками, – мой муженек имеет отвратительную привычку появляться без предупреждения.

Я опасливо поежился:

– А сюда он часом не заявится? У него случайно нет привычки появляться в загородном доме неожиданно для самого себя?

Она усмехнулась:

– Не волнуйся, пожалуйста. Эту фазенду он, кстати, терпеть не может. У нас еще несколько особняков на Южном берегу. Вот там он и тусуется со своими друзьями и подругами.

Мои зубы клацнули, как крышка старых карманных часов.

– Ты сказала – подругами? Мне не послышалось?

Валерия опустила ресницы, длинные, загнутые кверху без помощи всякой супертуши – мечта любой кинозвезды:

– Да, именно так я и сказала.

Крупная прозрачная слеза покатилась по абрикосовой щеке. Достав из кармана платок, я осторожно, словно драгоценный камень, убрал ее. Моя покровительница смущенно отвернулась, стыдясь минутной слабости:

– Все нормально. Не обращай внимания.

Я прекрасно понимал Валерию. Претендентка на кресло мэра должна быть сильной и стойко сносить все жизненные невзгоды, в том числе и измены мужа. Однако даже самые стальные нервы дают сбои. По опыту я знал: в таких ситуациях лучше ничего не говорить, иначе эта женщина, уже, наверное, пожалевшая о минуте слабости, возненавидит человека, ставшего невольным свидетелем проявленных ею чувств, которые она тщательно скрывает под маской железной леди. Минуты две мы молча стояли посреди комнаты. Наконец она произнесла, не глядя в мою сторону:

– Мне пора. Каковы твои планы на завтра?

– Сначала позвоню старичкам, – отозвался я. – Постараюсь выяснить, что им известно о дневнике и посчастливилось ли Коваленко обнаружить вторую часть. Попутно спрошу, о чем говорил с ними мой знаменитый коллега.

Валерия кивнула:

– Я свяжусь с тобой. Удачи.

Вернувшись домой, в огромную шестикомнатную квартиру (Борис, купив в свое время две трехкомнатных, превратил их в просторные хоромы), она подошла к шкафчику с лекарствами, достала упаковку успокоительного и проглотила сразу две таблетки. Разговор с Никитой и невольное упоминание о муже привели женщину в то состояние, которого она больше всего боялась. Тягостные воспоминания детства и юности снова нахлынули, как лавина из кратера вроде бы успокоившегося вулкана. Она вспомнила мать Серафиму Григорьевну и отца Виктора Георгиевича Ярцевых, двух неудачников, получивших в свое время профессии инженеров, долгое время сидевших на грошовой зарплате и из-за этого ненавидевших всех, кто сумел устроиться в жизни. Валерия никогда не понимала родителей. Что, спрашивается, мешало им получить второе образование, дававшее возможность хороших заработков? Преданность своей профессии? Гордость? Эти громкие, но пустые слова вызывали смех, как и их дальнейшие действия. Конструкторское бюро, в котором оба честно трудились несколько лет, не то чтобы совсем закрыли, но объявили работникам, что отныне они не будут получать зарплату до определенного времени, пока не нормализуется обстановка, и всех отправили в отпуск без содержания. Однако Серафима Григорьевна и Виктор Георгиевич продолжали каждый день ходить в КБ с каким-то маниакальным упорством, вероятно ожидая чуда. Чуда не происходило. Деньги, накопленные за годы безупречного труда, закончились: они вообще имеют привычку заканчиваться в самый неподходящий момент. Ярцевы очутились на грани нищеты. И в тот момент, когда это было наименее желательно для них обоих, Серафима Григорьевна забеременела. Валерия, слушая рассказы матери, ни капли не сомневалась: если бы та не страдала гинекологическими заболеваниями, мешавшими регулярности некоторых естественных проявлений организма, то обязательно сделала бы аборт, не моргнув и глазом. Однако когда женщина узнала о том, что станет матерью, срок был уже достаточно большим. Лечащая врач категорически отказалась говорить на темы, связанные с прерыванием беременности. По дороге из консультации Серафима Григорьевна пыталась броситься под машину, но опытный шофер, вовремя заметив особу с безумными глазами, рванувшую на красный свет, вовремя затормозил, а потом, усадив истерично рыдавшую самоубийцу на пассажирское сиденье, доставил прямиком в объятия мужа. К удивлению расстроенной супруги, Виктор Георгиевич воспринял новость не столь трагически.