Филлис Джеймс - Женщина со шрамом

— И деньги он тоже любит.

— Ты тоже их любишь, Робин, так что не придирайся.

Не поднимая глаз от тарелки, Робин проговорил:

— Я предполагаю заехать в Манор, пока ты там будешь. Мне подумалось, тебе будет приятно посплетничать. Период выздоровления — ужасно скучное время.

— Нет, Робин, мне не будет приятно посплетничать. Я зарезервировала место в Маноре именно потому, что хочу, чтобы меня оставили в покое. Я полагаю, персонал клиники сможет позаботиться, чтобы меня не беспокоили. Разве не в этом главная цель такого заведения?

— Ну, это как-то недоброжелательно с твоей стороны, если учесть, что именно я рекомендовал тебе Манор. Разве ты поехала бы туда, если бы не я?

— Поскольку ты не врач и сам никогда не подвергался пластическим операциям, я не вполне уверена, что твоя рекомендация многого стоит. Ты время от времени упоминал Манор в разговорах, только и всего. Я еще до этого слышала о Джордже Чандлере-Пауэлле. И раз он признан одним из шести лучших пластических хирургов в Англии, а возможно, и в Европе, а косметическая хирургия становится столь же модной, как фермы здоровья, то чего же удивляться. Я посмотрела, что о нем пишут, сравнила его результаты с результатами других, посоветовалась с экспертами и остановила свой выбор на нем. Но ты не говорил мне, что именно связывает тебя с Шеверелл-Манором. Мне лучше бы знать об этом, не то вдруг я небрежно упомяну, что знакома с тобой, и буду встречена ледяными взглядами, да еще и отправлена в самую захудалую палату.

— Такое вполне может случиться. Я не могу сказать, что меня встречают там как желанного гостя. На самом деле я останавливаюсь не в доме — это было бы слишком и для них, и для меня. Там есть коттедж для приезжающих, «Розовый коттедж», я обычно в нем поселяюсь. И я должен платить за пребывание, что, на мой взгляд, уже выходит за всякие рамки. Они даже еду мне не присылают. Летом мне обычно места не достается, но вряд ли они могут в декабре заявить, что коттедж занят.

— Ты говорил, что ты вроде бы чей-то родственник?

— Не Чандлера-Пауэлла, другого хирурга, его ассистента. Маркус Уэстхолл — мой кузен. Он ассистирует при операциях и наблюдает пациентов, когда Великий Джордж в Лондоне. Маркус живет в другом коттедже, вместе со своей сестрой, ее зовут Кэндаси. Она никакого отношения к пациентам не имеет, помогает в офисе. Я — их единственный живущий на свете родственник. Можно было бы подумать, это для них хоть что-нибудь да значит.

— Но это не так?

— Лучше я расскажу тебе кое-что из семейной истории, если это тебе не наскучит. История давняя-предавняя. Я попробую рассказать ее вкратце. Она, разумеется, про деньги.

— Обычно так и бывает.

— Это печальный-препечальный рассказ о несчастном мальчике-сироте, выброшенном без гроша в жестокий мир. Мне жаль сейчас надрывать тебе сердце — не хотелось бы, чтобы твои соленые слезы пролились на это нежное суфле из краба.

— Я готова пойти на риск. Полезно будет узнать хоть что-то о Маноре до того, как я туда отправлюсь.

— А я-то задавался вопросом — что кроется за этим приглашением на ленч? Если ты хочешь явиться туда во всеоружии, ты обратилась как раз к нужному тебе человеку. Вполне стоит потратиться на хорошую еду.

Говорил он беззлобно, но на губах его играла довольная улыбка. Рода напомнила себе, что нужно быть осторожной, не следует его недооценивать. Робин никогда раньше не говорил с ней об истории своей семьи, не рассказывал о своем прошлом. Для человека, с такой готовностью делившегося с ней мельчайшими подробностями своего каждодневного существования, своими небольшими победами и более обычными поражениями, о которых он всегда повествовал с юмором, он был необычайно сдержан в том, что касалось ранних лет его жизни. Рода подозревала, что в детстве Робин, вероятно, был глубоко несчастлив и что ранняя травма, от какой никто никогда полностью не может оправиться, скорее всего и лежит в основе его неустойчивости, неуверенности в себе. Поскольку у нее не было намерения отвечать взаимностью на его откровенность, она не испытывала особого желания исследовать перипетии его жизни. Но некоторые сведения о Шеверелл-Маноре ей было бы полезно узнать заранее. Она приедет туда пациенткой: с ее точки зрения, это подразумевало некоторую уязвимость, а также физическую и эмоциональную подчиненность. Явиться туда неинформированной означало бы сразу же поставить себя в неблагоприятное положение. И она сказала:

— Расскажи мне про своих родственников.

— Они хорошо обеспечены, во всяком случае, по моим меркам, а скоро станут очень богаты — вообще по любым меркам. Их отец, мой дядя Перегрин, умер девять месяцев назад и оставил им на двоих около восьми миллионов. Он унаследовал эти деньги от своего отца, Теодора, умершего всего на несколько недель раньше его. Именно от Теодора и пошло состояние семьи. Тебе, возможно, приходилось слышать об учебниках Т.Р. Уэстхолла «Латинский букварь» и «Первые шаги в изучении греческого языка», ну, что-то вроде этого. Сам-то я никогда их и в глаза не видел, не в такой я школе учился. Во всяком случае, учебники, если они приняты как стандартные и освящены долголетним использованием, зарабатывают автору потрясающие деньги. Они же беспрерывно переиздаются. Да к тому же старик хорошо умел обращаться с деньгами. У него какой-то особый нюх был на деньги — он умел заставить их расти.

— Удивительно, что твои родственники получат так много, — задумчиво проговорила Рода, — когда эти две смерти — деда и отца — произошли так близко друг от друга по времени. Налоги на наследство должны быть просто ужасающими.

— Старый дед Теодор позаботился и об этом. Я же тебе сказал — он умно обращался с деньгами. Еще до своей последней болезни он оформил какую-то особенную страховку. Денежки там целы. И мои родственники их получат, как только завещание будет официально утверждено судом.

— И тебе хотелось бы получить часть этих денег?

— Откровенно говоря, я думаю, что заслуживаю какой-то части наследства. У Теодора Уэстхолла было двое детей: Перегрин и Софи. Софи — это моя мать. Она вышла замуж за Кита Бойтона, и ее замужество так никогда и не получило одобрения ее отца. Фактически, как мне кажется, он даже пытался этому помешать. Он считал, что Кит — «золотоискатель», балованное ничтожество, что он просто погнался за деньгами Уэстхоллов, и, честно говоря, дед скорее всего был не так уж не прав. Бедная мамочка умерла, когда мне было семь лет. Меня воспитывал — вернее говоря, таскал за собой — мой папочка. Ну, во всяком случае, это скоро ему надоело, и он сбагрил меня в школу-пансион, получше, чем Дотбойз-Холл у Диккенса, [4] Дотбойз-Холл — школа для мальчиков в романе Ч. Диккенса «Николас Никклби», где царит палочная дисциплина. Также — любое подобное заведение. но не намного. За мое обучение там — как бы мало оно ни стоило — платила благотворительная организация. Эта школа была неподходящим местом для миловидного парнишки, тем более что к нему прилип ярлык «дитя милосердия».