Ольга Баскова - Красная ночь

— И больше они не общались?

Коробкина бросила на оперативника лукавый взгляд.

— Да прям-таки! Надька-то, не будь дурой, родственные отношения возобновила.

— Как так?

— Уж не знаю, как именно. Только скажу: Панько в одиночестве тоже было не сладко. Пыталась она жизнь свою устроить, вдовца нашла с двумя взрослыми детьми, внуков ему нянчила, да он так и не женился. Как там случилось — не хотел или не успел (он на пять лет раньше ее умер), — не знаю. Снова бабенка одна осталась, ногами захворала. За хлебом в гастроном еще выходила, а на рынок соседей просила сбегать и платила за это.

— Когда она возобновила отношения с дочерью? — поинтересовался Петя.

Коробкина наморщила лоб.

— Вряд ли я точно припомню. Учительница еще жива была. Динке лет пять исполнилось, а сейчас тридцать. Вот и подсчитайте.

— Лет двадцать пять назад, — задумчиво проговорил Петя. — И до этого они не общались?

— Нет. Полина бы нам рассказала.

— Что же она говорила потом? — спросил Прохоров.

Собеседница пожала плечами:

— Радовалась, конечно. Деньги покойница любила безумно. А теперь не нужно было давать их чужим людям. Надежда сама снабжала мать продуктами.

— А не рассказывала ли Панько, что заставило Надежду примириться с ней? Не вызывало ли это у нее удивления?

Коробкина задумалась.

— Нет, не припомню. Вероятно, этот факт не казался ей важным.

«А зря», — подумал Петя, однако вслух произнес:

— А вы как можете это объяснить?

Соседка хмыкнула:

— В нашем дворе все объясняют это одинаково. У классной руководительницы хоть и две комнаты, да в коммуналке. А тут отдельная. Впрочем, никто бы и от второй коммуналки не отказался: все-таки денег стоит. Сама Панько фактически осталась одна на белом свете. Двоюродная сестра у нее имелась, только до нее далеко было: как залетела с мужем-военнослужащим на Крайний Север, так и прижилась там. Примерно раз в пять лет на лето с детишками приезжала, а Полина к ней наведывалась. Только все это было в советское время. Сейчас не наездишься. Хоть сестры друг друга и любили, Полинка ей вряд ли бы жилплощадь свою завещала: сестренка ни в чем не нуждалась. И уж, конечно, та не стала бы присматривать за Панько, знаете, дети, внуки.

Оперативник кивнул:

— А отчего она умерла?

Коробкина нахмурилась:

— Ее смерть вызвала много толков. Тетя Поля, знаете, за собой следила, незадолго до смерти прекрасно выглядела, такая свежая, ухоженная. Пока ноги мучить не стали, по парку бегала, в проруби купалась. Да и с ногами ничего страшного, обыкновенный артрит. С ним до ста лет можно жить.

— И что же случилось?

На лицо собеседницы набежала тень:

— Этого никто не знает. Стала тетя Поля дуреть с каждым днем. Всегда такая аккуратная, перестала причесываться и умываться, всегда такая осторожная — дверь нараспашку. Надежда и Дина, к тому времени уже имевшая двух детей, закрывали ее в квартире, потому что стоило ей выбраться — и неслась куда глаза глядят. Потом ничего не помнила. Принесет почтальон пенсию — так запрячет — никто не отыщет.

— А просветы бывали? — спросил Петя.

— Представьте, да. Лишь полегчает, она своим позвонит, мол, я в порядке, хочу соседей навестить, на лавочке посидеть. Дочь ей и скажет, куда ключи спрятала. Полина освободит себя из так называемого плена — и к нам.

— Она что-нибудь говорила?

Лиля вздохнула:

— В том-то и дело. Сядет на табуретку и плачет: «Я не понимаю, что со мной происходит». Моя мама ей советовала: «Обратись к врачу». А она рукой махала: «Диночка не велит. Сама меня лечит. Два раза в неделю прибегает с работы и делает мне уколы. Причем лекарство дорогущее. Однако внученька на все готова, лишь бы меня на ноги поставить». — «Да ведь оно не помогает», — замечала мама. А та свое твердит: «Диночка сказала, время должно пройти». И что с того? Время летело, а лекарство не действовало. Надежда запретила матери на улицу выходить и даже по телефону общаться. Моя матушка сильно беспокоилась за свою приятельницу и однажды вызвала ей врача. Так что вы думаете? Дина этого доктора на порог не пустила: мол, мы ее уже возили в больницу. Стоило нам поинтересоваться у дочери и внучки, как дела, те бросали в ответ: «Какое вам дело?» Вот и получилось, что о смерти соседки мы узнали только после ее похорон. К нам пришел старший сын Дины Борис и принес пирожки: «Бабушка умерла, сегодня похоронили. Помяните ее».

Коробкина сделала паузу:

— Есть еще один странный факт. Надежда могла не ставить в известность соседей, людей, в общем-то, чужих, однако двоюродной сестре сообщить была обязана. Однако и та приехала лишь на могилу. Встретив маму во дворе, она сказала ей: «Смерть сестры кажется мне странной. Если бы эксгумация не была такой хлопотной и неприятной процедурой, я бы занялась расследованием. Ведь мы с Полиной были очень близки, и Надежда это знала. Как же она могла поставить меня уже перед свершившимся фактом?»

Собеседница перевела дыхание и продолжила:

— Но и это еще не все. По прошествии нескольких месяцев Надежда и Дина перестали здороваться с членами нашей семьи, забросали глупыми письмами участкового и другие организации. Муж у меня электромеханик, и его обвинили в том, что он вмонтировал в счетчик какие-то приборы, позволяющие воровать у соседей электроэнергию. «А как же иначе? — вопила Надька на весь подъезд при каждом посещении нас электриками. — Мы здесь почти не живем, а света нагорает вагон!» К нам зачастили комиссии. Слава богу, после пятой проверки отстали. Нашим милым соседям объяснили: их электричество в безопасности. Думаете, они успокоились? Отнюдь, оповестили соседей о нашей якобы непорядочности. Приходившие им счета исправно бросались в наш ящик. Эта семейка обзывала нас ворами и требовала оплатить их коммунальные услуги.

— И вы оплачивали?

— Вот еще, — фыркнула Коробкина.

— Как вы думаете, что стало причиной такого отношения?

— Ума не приложу, — улыбнулась хозяйка.

— Вы пробовали с ними поговорить?

— Я — нет, а мама пробовала, — продолжала женщина.

— И что они говорили?

— Всякую ерунду. Мол, мы с первого дня их переезда не давали им житья: подслушивали, подсматривали, воровали корреспонденцию. Абсурд какой-то. Недаром покойная Полина боялась Надежды.

— Вера Семеновна умерла раньше Панько? — уточнил Петя.

— Гораздо раньше, лет на восемь, — подтвердила Лилия.

— И завещала комнаты дочери и внучке?

— Разумеется, — Коробкина хлопнула себя по лбу. — Вспомнила! Тетя Поля все время пыталась сказать о какой-то большой квартире, на которую положили глаз ее родственнички. Правда, всякий раз, начиная разговор, она прерывала себя и умолкала.

— И вы не предполагаете, о чем могла идти речь?