Антон Леонтьев - Шоу в жанре триллера

– Рад приветствовать вас в Варжовцах, – сказал он. – Мне только что звонили и предупредили насчет вашего приезда. Полковник Порох…

Он вопросительно посмотрел на женщину, видимо, ожидая, что та начнет переводить, но вместо этого она подошла к Пороху и энергично пожала ему руку. Мужчина в очках быстро заговорил по-английски, женщина кивнула, ответила, тот произнес на чистом герцословацком:

– Госпожа Дана Хейли, заместитель окружного прокурора Лос-Анджелеса, рада, что вы откликнулись на просьбу о помощи. Я, – представился он, – переводчик Министерства юстиции.

Порох, ожидавший всего, чего угодно, но только не этого, сглотнул, затем указал на кресла и кивнул подчиненным. Те поднялись и направились к выходу.

– Итак, господин Порох, – синхронно переводил плавную речь Даны Хейли представитель министерства, – госпожа заместитель окружного прокурора хочет ввести вас в курс дела…

– Э… кофе? – предложил Порох.

Профессор Черновяц обитал в большом старинном особняке из темно-красного кирпича. Стены дома были увиты вечнозеленым плющом, а остроконечная черная черепичная крыша увенчана флюгером в виде бременских музыкантов: грустный ослик, на спине которого – лохматый пес, на том – хитрый кот и, как венец всей композиции, запрокинувший голову в победном крике наглый петух.

– Проходите, проходите, – радушный хозяин распахнул передо мной тяжелую дубовую дверь, пропуская в просторный холл. – Рад, что вы сподобились навестить меня, Серафима Ильинична. После кончины моей супруги я живу эмеритом [7]…

Я отметила, что Черновяц обладает изысканным вкусом: особняк был обставлен старинной и явно дорогой мебелью, стены обшиты деревянными панелями, а люстры – из богемского хрусталя.

– Я попытался восстановить внутреннее убранство этой виллы, – пояснил Эрик. – До революции она принадлежала моему деду, известному профессору психологии, затем, когда к власти пришла коммунисты, дом отобрали и передали в собственность государства, здесь была библиотека, коммунальная служба, музыкальная школа и под конец – дискотека. Я выкупил особняк в ужасном состоянии, пришлось изрядно потратиться, чтобы воссоздать былое великолепие. Кстати, я родился в этом доме…

Последнее замечание было излишне – на крыше огромного черного «Стенвея», который стоял в гостиной, громоздились заключенные в серебряные рамки выцветшие фотографии.

– Это вы? – изумилась я, рассматривая пухлощекого сорванца в матросском костюмчике, который держал за руку величественную даму в шелковом платье и с жемчугами вокруг шеи.

– Угадали, – рассмеялся профессор. – Я собственной персоной в возрасте трех с половиной лет рядом с моей покойной матушкой…

Кабинет Черновяца, огромный, состоящий сплошь из высоченных шкафов с книгами, выходил окнами на небольшой запущенный садик. Я позавидовала Черновяцу: быть может, и я когда-нибудь уйду на покой, перееду в провинцию и буду писать мемуары. Оказалось, что супруга профессора умерла несколько лет назад от рака легких, а взрослые дети – два сына и дочь – живут в столице. Эрик, как и я, был одинок. Но у меня хотя бы имелся гарный хлопец Василиск!

Черновяц пригласил меня в столовую: через десять минут мы попивали кофе со сливками, поглощали вкусный пирог с черной смородиной и обсуждали сложившуюся ситуацию.

– Поделитесь со мной своими подозрениями, – сказал неожиданно профессор кислых щей. – Серафима Ильинична, у вас ведь есть на примете тип, который идеально подходит на роль маньяка.

– Я никого не подозреваю, – соврала я.

Профессор погрозил мне сухим пальчиком и заметил:

– Я вас насквозь вижу, Серафима Ильинична! Вы не умеете обманывать, вас выдает выражение лица, кроме того, вам следует отучиться краснеть.

Это он обо мне? Я считала себя великолепной обманщицей, и никто и никогда не говорил мне, что я краснею!

– И все же, – подкладывая мне на тарелочку очередной кусочек пирога (я дала себе обещание, что больше двух есть не буду, но устоять перед соблазном не могла: каюсь, слаба я плотью!), – такая проницательная дама, как вы, наверняка выбрала себе подозрительного субъекта, который, по вашему мнению, может быть маньяком.

– Значит, вы хотите знать? – спросила я. – У вас можно курить?

Черновяц милостиво разрешил, правда, заметив, что сам не курит – на смертном одре жена взяла с него клятву, что он бросит это непутевое занятие. Какая сила воли! Я (а-ля Марк Твен) всем твержу, что бросить курить – очень легко, ведь сама бросала около пятидесяти раз.

Затянувшись, я ответила:

– Так и быть, удовлетворю ваше любопытство.

– Так кто, кто? – взвился профессор.

– Вы! – сказала я, пустив в лицо профессору кислых щей струю никотина.

Черновяц смешно заморгал глазами, снял очки и заблеял:

– Серафима Ильинична, вы не шутите? Вы в самом деле считаете, что я… маньяк?

– А что? – сказала я. – Вы – мужчина, а этот убийца наверняка мужик. Вы вертитесь рядом с Михасевичем, Настя вас знает, так что вы могли похитить ее, не поднимая шума. Живете вы, профессор, один-одинешенек, откуда я знаю, может, вы переоборудовали подвал в гестаповскую камеру пыток, где и убиваете несчастных детишек.

Черновяц охнул, я его успокоила:

– Будь я автором третьеразрядного детективного романа, так бы и сделала. Но не стоит беспокоиться, я знаю, что вы – не маньяк. Хотя бы потому, что, когда вчера была похищена Настя, вы мирно дрыхли на диванчике в особняке Михасевича. Кроме того, у вас ведь нет автомобиля, а у маньяка он имеется.

– Ну, может, я, как Джеймс Бонд, прячу автомобиль в потайном гараже, – неумело пошутил Черновяц. – А знаете, Серафима Ильинична, кого бы я сделал маньяком в романе? Вас!

Настал мой черед поперхнуться: я едва не проглотила сигарету. Вот в чем, в чем, а в том, что я могу быть маньяком, меня никто и никогда не обвинял. Меня постоянно называют «потрошительницей на телеэкране», «богиней герцословацкой литературы» и «этой самой Фимой Гиппиус», но чтобы так запросто зачислить меня в стан серийных убийц!

– А что, – продолжал профессор, – вы вполне могли затаить злобу на Марка, вашего бывшего мужа, и начали терроризировать его взбалмошную Юлиану мерзкими письмами. Наряду с этим вы колесите по городу и убиваете детишек – вас никто не боится, еще бы, кому придет в голову опасаться милую даму! И вот наступает кульминационный момент, и вы уволакиваете Настю Михасевич….

Я все еще кашляла, профессору Черновяцу пришлось даже пару раз крепко ударить меня по спине.

– Но это все глупости, – успокоил он меня, – за мою долгую деятельность на посту директора Судебно-психиатрического института имени Фрейда я ни разу не сталкивался с женщинами-маньяками. Совершать подобные убийства, увы, увы, исключительно мужская прерогатива.