Антон Леонтьев - Профессия – первая леди

– Илюша, а что это за цикл «Человеческие добродетели»? – спросила я.

– Это самое интересное, – сказал мой младший братец. – Бобби Карпушинский был собутыльником и хорошим приятелем Стефана. Когда стало известно, что матушка Бобби, супруга Саввы Ероховича, Мария Станиславовна, урожденная баронесса Фальц-Фейн, умирает от туберкулеза, миллионер, выполняя ее последнюю просьбу, нанял д’Орнэ и поручил ему небывалый проект. Стефан навестил умирающую Марию Станиславовну – она была женщиной с утонченным вкусом и болезненными фантазиями. Ее увлечениями были спиритизм, месмеризм и теософские диспуты. Узнав, что болезнь не оставляет ей шансов, Мария Станиславовна открыто заявила, что греха как такового не существует. Не знаю, придерживалась ли она в самом деле такой точки зрения или у нее помутился рассудок, но, по ее мнению, мы должны потворствовать своим грехам, ибо это единственная возможность познать тайну жизни, созданной по божественному повелению. Грех был для нее нормальным и, более того, единственно возможным состоянием тела и души. Эти мысли она привила и своему сыночку Бобби, который напропалую воплощал их в действительность.

Илюша поведал мне о психопатической Марии Фальц-Фейн. Говорили, что подростком она отравила тетушку – причем без всякой причины, из любопытства и желания продемонстрировать свою власть над жизнями других. Она была странной особой, бодрствовала в темное время суток и уверила себя в том, что именно солнечные лучи вызвали ее болезнь. Слуг тиранила беспощадно за любую провинность и вроде бы – опять сплетни! – плеснула в лицо горничной, которая посмела ей перечить, уксусной кислотой, и девушка окривела на один глаз.

– Но Савва Карпушинский был пленен ее неземной красотой – еще бы, светловолосая, грациозная, воплощение невинности, он наплевал на все слухи и женился на ней. Он отчаянно любил Марию Станиславовну, и весть о том, что в возрасте сорока трех лет она обречена на смерть, потрясла его до глубины души.

Илья умел так подать события давно минувших дней, что аж дух захватывало.

– Карпушинский заплатил Стефану двести тысяч форинтов золотом – колоссальную сумму! Художнику было поручено создать семь картин, которые бы изображали «Человеческие добродетели». Причем в роли добродетелей выступали грехи! В шестом или седьмом веке, точно не помню, папа Григорий Великий определил семь смертных грехов, насылаемых на нас дьяволом-искусителем, и этим грехам добрые христиане должны противостоять со всей твердостью и верой! Семь смертных грехов в воспаленном воображении умирающей Марии Станиславовны превратились в добродетели. Она возжелала создать «Палаццо Великих Грехов» – мраморный дворец, в котором для публики выставлялись бы изображения человеческих пороков, причем эти семь картин должны были стать центром экспозиции. Ее желание так и не было осуществлено, но какова идея! Первое полотно она смогла увидеть и оценить – лик Мессалины Стефан писал с жены Карпушинского. Только цвет волос он по настоянию Бобби изменил.

Я содрогнулась. Какая извращенная чувственность!

– Мария Станиславовна скончалась в сентябре 1912 года. К лету 1913-го были готовы еще пять картин. Стефан готовился приступить к последней, седьмой, изображавшей «Великую добродетель отчаяния», но так и не успел – он попал в заведение для буйнопомешанных. Работа над этим циклом так истощила его, что ему стал мерещиться Мефистофель, который предлагал ему продать душу, а призрак покойной Марии Станиславовны, по его заверениям, еженощно посещал его и давал советы, как именно работать над картинами.

Да, творчество может привести тебя прямиком в сумасшедший дом!

– В лечебнице Стефан пробыл до начала 1918 года, когда врачи разбежались и пациенты остались без присмотра. Душевное состояние д’Орнэ стабилизировалось, он уехал за границу, сначала в Берлин, потом в Париж – в Герцословакии было неспокойно, Стефан подозревался в симпатиях к коммунистам, а после кровавого низвержения «Экарестской Коммуны» и установления профашистского режима это могло повлечь за собой непредвиденные последствия. В Париже в декабре 1921 года на свет появилась его единственная дочка Весняна. Там он на несколько месяцев снова оказался заключенным в психиатрическую клинику – тревожащие видения возобновились. Подозрения не подтвердились, но сомнения остались. Стефан много работал, но его картины тех лет похожи на изображения видений больного и несчастного человека.

Илья показал мне новый альбом: по красному фону метались синие тени, преследуемые ангелами и бесами.

– Стефан, всю жизнь мечтавший о том, чтобы оказаться в Париже и покорить его, потерпел фиаско. Его картины не привлекали внимания, никто не стремился их купить. Он с дочерью и женой существовал в жуткой бедности.

И когда после войны один из представителей «пролетарского» искусства пригласил Стефана в кафе и, милостиво оплатив заказ (у нищего художника денег не было, а вот его коллега из Герцословакии, не стесняясь, демонстрировал туго набитый кошелек), предложил ему вернуться на родину, д’Орнэ моментально согласился.

В те времена некоторые из эмигрантов возвращались в Герцословакию: кто-то тосковал по родине, почти все нуждались, многие поверили сладким речам агентов КГБ, зачастую своих сытых коллег, выступавших в роли агитаторов, которые призывали к «сменовеховству» и «принятию идеалов социализма».

В новой Герцословакии его не ждало ничего хорошего, творчество Стефана не было востребовано, он с большим трудом устроился помощником декоратора в Экарестский театр пропаганды. Последние годы своей жизни Стефан оформлял сцены для пошлых коммунистических водевилей и писал аляповатые портреты вождей. Он умер от инсульта летом 1949 года…

– Трагическая жизнь непризнанного гения, – сказала я.

Илья подтвердил:

– Да, у Стефана жизнь не сложилась, зато его дочка Весняна и ее сынок Стефан-младший сейчас вовсю зарабатывают деньги на своем гениальном предке. Его картины пользуются небывалым спросом…

– Знаю, – заметила я. – Видела: старушка вся в желтых бриллиантах и шелках, у них старинный особняк в центре столицы.

– Я побывал у него в галерее, – продолжал братец. – Но, Фима, скажи мне, почему тебя так заинтересовало творчество д’Орнэ?

Я рассказала Илюшеньке о трех загадочных убийствах.

– Жертвы находились перед полотнами Стефана-старшего, – произнес в задумчивости Илья. – В случае с Драгой сходство мне сразу бросилось в глаза. Смотри, Фима!

Он достал журнал, на обложке которого сияла «наша Пэрис Хилтон», распахнул альбом с черно-белой фотографией картины Мессалины.

– Одно и то же лицо, я знаю, Илюша. А Лев Симонян был очень похож на портрет Талейрана, перед которым его нашли, как и Леопольд Шарко, обнаруженный в кресле перед изображением Луи Четырнадцатого…