Лариса Соболева - До и после конца света

– Угу, есть версия: Герман из зависти хотел тебя убрать с фирмы. Правда, он мог это сделать без такой сложной и гнусной интриги, а найти причину, уволить тебя и все.

– Над нами стоят более крупные головы, они диктуют ему.

– Дальше: мы прилетели, в тот же день убили Катерину Андреевну, где мотив и у кого он?

– Она что-то знала про Янку, Герман… – Никита поморщился, мол, опять я только его беру в расчет. – Сообщник Яны испугался, что тетка нам вывалит правду.

– Убедил. А твои горе-сыщики не говорили, кто она была по профессии, с кем жила, с кем дружила, чем занималась в настоящем?

– Нет.

– Понимаешь, Никита, на убийство идут от безвыходности, следовательно, тетка Яны была опасна. Чтобы понять мотив, иногда полезно знать о человеке буквально все: кем он был, что любил и кого, нрав, привычки, даже что предпочитает на завтрак. У меня есть идея, как выяснить подробности о ней, но придется вернуться в город.

– Где нас ждут с распростертыми объятиями! Ты с ума сошла.

– Теперь давай допустим, только допустим, – на всякий случай сделала акцент Серафима, приподняв ладонь, – что Герман не имеет отношения к письмам…

– Глупости!

Но ее не свернуть, Сима якобы не заметила реплики:

– Кто мог залезть в его компьютер? Начнем с секретаря, она ближе всех к нему, расскажи о ней. Однажды мы с Лялей заходили к Герману, она очень эффектная женщина.

– Анька? Хм. Классная стерва. Дело свое знает, предана Герману, умна, язык у нее, как у змеи – раздвоенный. Спал он с ней или между ними платоническая дружба в рабочем порядке, не знаю, не застукал. Но не так давно Анюта ревностно отреагировала на появление Олеси.

– А ты с ней в каких отношениях? С Анютой?

Правильный вопрос, упирающийся в главное действующее лицо. Никита закурил, а к сигарете прибегают не только при стрессах или никотиновом голоде, но и когда тянут время, делают отбор из того, что хранит память, сопоставляют, да просто за сигаретой прячутся. Никита и глаза закатил к потолку, став похожим на мечтательного поэта под влиянием музы. Он не брутальный типаж, однако мужское начало в нем выражено ярко, потому образ поэта с ним совершенно не вязался, он нелепо и смешно выглядел. Что поделать, Сима с детства отличалась умом и просчитала: там была страсть, первобытная, жгучая, с вытекающими отсюда последствиями.

– Не хочешь говорить? – поддела его она.

– Почему? – опустил он на Симу глаза. – Мы с ней…

– Немножко переспали, – подсказала.

– И это тоже. Давно, три года назад. Потом она вышла замуж, я встретил Алику… Неожиданно Анюта развелась, для нас неожиданно, но у нее нет привычки тащить из дома семейные неурядицы, как у некоторых.

– Вы расстались, а кто инициатор?

– Да как-то само собой получилось… без разборок, слез, выяснений… Мягко расстались. Теперь у нас словесная пикировка, но мне Анна помогает, когда прошу. – Никита посмотрел на часы и поднялся, гася недокуренную сигарету. – У, Сима, мне пора.

– Куда?! – подхватилась и она, забыв про допрос. – Нам нельзя отсюда выходить! Хотя бы пару дней.

– Мне нужен массовик-затейник. Все, не спорим.

Он двинул к выходу, надевая куртку, Серафима семенила за ним, лихорадочно уговаривая:

– Сегодня нам с большим трудом удалось бежать, ты же понял: за нами, а не за кем-то там охотятся! Да к отелю близко подходить нельзя, нас там ждут!

Никита резко развернулся, она не успела притормозить, врезалась в него, ойкнув. И выключилась. Как из блока питания. Несколько секунд Серафима находилась в состоянии наподобие алкогольного опьянения. И голова кругом с туманом в глазах, и в теле легкость, и ноги еле держат – особенно, когда он по-дружески обнял ее и, нежно похлопывая по спине, ласково гладя по волосам, говорил:

– Сима, он работает, если нет целевых заказов, по субботам и воскресеньям. Я не хочу рисковать, завтра и на него могут напасть, как на Виолетту, мы ведь демонстрировали запись вечера с поцелуем в суде. Я должен его разговорить и записать признание, показания – не знаю, как назвать. В девять начало, как раз доберусь… Ох, чуть не забыл, принеси мобильник.

– Что? – включилась она, отстранившись. – Ты собираешься меня бросить в этом… этом… Я пойду с тобой.

– Нет! – оттолкнул девушку Никита и, зная упрямство Симы, напомнил: – Кто обещал слушаться?

– Предупреждаю: уйдешь один – пойду за тобой тихонько, но здесь не останусь.

У него заходили желваки, пальцы сжимались в кулаки и разжимались, ноздри раздувались. Нет-нет, желания врезать упрямой штучке не возникало, но от бессилия кулаком ударить стену тянуло. Как ей вдолбить, что опасно… Впрочем, Серафима прекрасно это знает, а спорить с ней не имело смысла, к тому же время дорого.

– Собирайся! – рявкнул он грубо, беря кейс с ноутбуком.

В это же время Герман подъехал к дому, машинально взглянув на окна, увидел свет, что означало – Лялька вернулась. Не заезжая в гараж, он заглушил мотор, но остался в машине, готовясь к встрече с женой, а это все равно, что прыгнуть в котел с кипятком. Накануне того дня, когда Никита устроил разборки с мордобитием, Ляля вернулась домой поздним вечером подшофе (детей она отвезла теще), на его законный вопрос, где была, высокопарно ответила:

– Правду искала.

– А попутно напилась?

Она поставила руки на пояс, казалось бы, сама поза грозит скандалом, но, опустив голову, Ляля тряхнула ею, сказав уставшим, вымученным голосом:

– Герка, не цепляйся. Мне плохо. Мне очень-очень плохо. Я переживу войну, голод, холод, нищету, но предательство… Чтоб меня окунул в дерьмо человек, который сделал женой, заметь, по доброй воле, настаивал, чтоб я родила детей… И потихоньку, чтоб я не узнала… Фу!

Ляля отвернулась, а потом уверенной походкой подошла к бару, достала бутылку, бокал, устроилась на диване и спокойно, без дрожи в руках от переполняющих эмоций, налила коньяка. Выпив немного, похвалила:

– Хороший.

Германа начало трясти от сознания, что он теряет самое дорогое, а менять свою жизнь категорически не хочется. Именно в тот миг это пришло на ум, и кожу обдало морозцем, да, Ляльке не хватает мизерной капли, чтоб подвести черту под их благополучным браком.

– Ляля, вдумайся, что ты творишь! – завопил Герман, сотрясая воздух руками. – Какой-то звонок… кто-то неудачно пошутил, кроликом подопытным тебя сделал… один звонок – может быть, хулигана или моего недруга – вбил между нами клин! Как ты могла поверить!

– Как? – подняла она плечи, хохотнув не к месту. – Потому что чувствовала. По тебе. Это невозможно объяснить – как именно приходят ощущения, а ты боишься признаться: да, тебя дешево обманывают. Если честно, не хочешь признаваться себе же, но уже знаешь. А потом бах – звонок, подтверждение получено, названо даже имя, от этого становится горше, остается лишь проверить себя: сможешь ли ты сосуществовать с этим и дальше? Знаешь, я жила в предчувствии этого звонка.