Татьяна Степанова - ДНК неземной любви

Глеб Сергеевич Белоусов шагнул навстречу доктору Тумак.

– Марина, постой, выслушай меня.

– Не о чем нам разговаривать, убирайтесь.

Дверь туалета в конце коридоре открылась, и оттуда выглянула уборщица со шваброй, но тут же нырнула назад, решив, что к Марине Тумак (все в клинике знали, что двадцатисемилетняя брюнетка-докторша не замужем) явился спозаранку выяснять отношения какой-то состоятельный поклонник. Явно не пациент, на пациентов не шипят, как разъяренная кошка, «убирайтессссь!».

– Марина, я по поводу кладбища, – обычно звучный начальственный голос Глеба Сергеевича Белоусова глухо дребезжал. – Я вчера ездил... к ней на могилу. Ты давно туда...

– Не ваше дело. Дайте мне пройти, мне надо готовиться к приему больных.

– Да постой ты. Я же говорю, я приехал по поводу ее могилы, я был на кладбище вчера днем, и там... В общем, там полная катастрофа с памятником, и никто сказать не может, что произошло... Вроде как грунт провалился... там все разрушилось. Ты же ее самая близкая подруга была, ты же ездишь туда к ней часто, даже чаще меня, я знаю... Я пытался звонить тебе вчера, но ты заблокировала мой номер.

– Вы пропустите меня в мой кабинет или мне позвать охранника?

– Но ты же любила Лару... я приезжаю туда, на ее могилу, вижу цветы, вижу, что там все всегда убрано... я знаю, что это ты делала, и кроме моего «спасибо»...

– Ваше «спасибо» засуньте себе в жопу. – Доктор Тумак рванула ручку двери, забыв открыть замок кабинета своим ключом.

– Да я ж перед тобой ни в чем не виноват, что ж ты так...

– Насчет чьей-то вины не мне вам говорить, я не в суде работаю, а в медицинском центре.

– Там памятник разрушен, и сама могила провалилась. Я подумал, что это хулиганы на кладбище орудовали, тем более неподалеку от могилы Лары вообще какое-то непотребство охрана нашла в яме... Милицию вызывали разбираться... шабаш какой-то, настоящий шабаш устроили. Мы с могильщиком проверили – гроб цел, на месте... но все остальное... Я тебя спрашиваю, ты была там? Ты видела, что произошло?

– Дайте мне пройти, Глеб Сергеевич.

– Но тебе же не все равно, что я сказал! Ты ж была ее лучшей подругой, ты же любила ее... любила нашу Лару.

– Я и сейчас люблю ее.

Марина Тумак повернула ключ в замке, затем, грубо оттолкнув Белоусова, вошла, в кабинет, захлопнув дверь у него перед носом. И заперлась изнутри.

Белоусов потоптался в нерешительности какое-то время, а потом медленно поплелся прочь – к лестнице, к выходу. Из туалета снова высунулась любопытная уборщица – смотрела, как он уходит. Ухажер? Да вроде не похож. Хотя теперь мода такая у них, молодых, чтобы любовникам за «полтинник» перевалило, не поймешь – любовники или нет...

Ровно в девять часов доктор Тумак появилась на пороге кабинета в своей зеленой медицинской робе – строгая и деловитая. Перед тем как заняться файлами с результатами анализов пациента, записавшегося на девять тридцать, она еще раз тщательно проверила свой мобильный телефон. Там несколько номеров были заблокированы. Она переустановила блокировку заново и положила телефон назад в сумку, отключив музыкальный сигнал.

Кристина Величко – директор отдела моды глянцевого журнала и автор блога street-fashion, проснулась в собственной постели в своей квартире от немого крика, прилипшего к пересохшим губам.

Вернулись из Рима...

Прилетели в Шереметьево...

Сели удачно...

А дальше...

Вот уже сколько дней подряд ночью один и тот же сон снится. Отчетливый такой, осязаемый, как хороший кадр, как черно-белый фотоснимок.

Как будто она идет тем самым туннелем и лампочки горят под потолком. Вот сейчас, сейчас они погаснут...

К черту!

Кристина сбросила легкое одеяло и встала. Спина затекла, поясницу ломит. Встать, что ли, на тренажер? Вон он, в углу...

К черту!

Она подошла к окну. Квартира ее – новая «двушка» на четырнадцатом этаже, вид на город, а под самыми окнами оптовый рынок «Люблино». Шум всю ночь от подъезжающих автобусов, от криков торговцев, от скрипа тележек, даже пластиковые стеклопакеты не помогают.

А когда они со съемочной группой, со стилистами находились в Риме... этот шум там, за окном... он тоже был? Или его не было, потому что она его не слышала?

Что за мысли? Так и с ума можно сойти.

Один и тот же сон которую ночь подряд.

Она идет тем туннелем в катакомбах...

Из спальни в коридор, потом направо, в ванную, вот сейчас она встанет под горячий душ и смоет это с себя, как смывают нечистоту, как смывают липкий пот страха.

Как назывались эти катакомбы? Башня из светлого песчаника, средиземноморские пинии... Они ехали туда около получаса, а за окном царила пыльная буря, налетевшая из-за моря. Это она все прекрасно помнит. Помнит и то, что случилось дальше.

Фреска... Амур и Психея... Туннель...

Кристина забралась в ванну и включила горячую воду. Вот так, сейчас станет гораздо легче.

И будет обычный рабочий день. Она поедет в редакцию журнала смотреть материалы для нового номера.

Ее стол там, в кабинете редактора, заваленный снимками... Офис в начале Пречистенки, окна на золотые купола храма. Как звали того святого там, в катакомбах? Теперь уже не вспомнить... Где стояла на коленях та женщина в черном, русская монахиня. Теперь уже не вспомнить... Что-то о каком-то послании переводчик-итальянец говорил... к римлянам послание...

А мы не римляне.

Это нас не касается...

А вот коснулось и мешает спать каждую ночь, пугая кошмаром. Там, во сне, все так ясно происходит. Она идет по туннелю, стены, ниши, а в нишах мертвые кости. И она касается пустых глазниц. Мокрицы лезут из ощеренных мертвых ртов.

Шаги за спиной...

Свет гаснет...

Тьма...

Кристина зажмурилась, потом открыла глаза – зеркало запотело от горячего пара, она стоит перед зеркалом голая с полотенцем в руках. Она смыла это с себя?

Еще месяц назад кому рассказать – в редакции, в баре в Столешниках, где она частенько зависала раньше на всю ночь, в незабвенном, канувшем в Лету клубе «Дягилев», где они так зажигали когда-то по молодости лет... – рассказать, что ей, Кристине, которую знает вся столичная модная тусовка, по ночам, словно какой-нибудь занюханной наркоманке, снится, как она...

Как она идет мимо мертвых стен, мимо тех старых могил, и свет гаснет. А потом шаги и чье-то дыхание – там, за стеной... Там что-то есть, и это «что-то» сейчас нападет. Оно уже выбрало себе жертву.

Если бы свет включился минутой раньше, она, Кристина увидела бы это , успела бы разглядеть и, наверное... наверное, была бы сейчас мертва.

Она стала бы свидетелем и... вряд ли бы ее оставили в живых.

Вот в чем дело, вот откуда этот страх. Эти мучительные сны каждую ночь. Это просто запоздалая реакция на пережитый там, в катакомбах, шок.