Елена Логунова - Вкус заката

Желание круто развернуться и пойти туда, откуда отчетливо тянуло мускусом, амброй и томительным зноем, стало почти непреодолимым. Я остановилась.

– Может, уже пойдем? – Осмелевший Павел обнял меня за плечи.

Я оглянулась. Дэна у барной стойки уже не было, но табурет, на котором он сидел, еще никто не успел занять. Значит, Дэн ушел совсем недавно.

– Уходим! – кивнула я Павлу и первой пошла к выходу.

Два «Мохито», бокал бордо и порция текилы не прошли для меня бесследно. Меня слегка штормило, так что на крутых ступеньках Павел, идущий за мной, вынужден был меня страховать и поддерживать. Уверена, ему это доставило немалое удовольствие.

На середине лестницы я оглянулась, вновь ощутив уже знакомое жаркое прикосновение к своей спине.

Дэн переместился на дансинг и неумело, но старательно танцевал, копируя движения других танцоров. Поняв, что поспешила уйти, я ощутила разочарование и некоторую обиду. Но рядом был красивый, неглупый и живо увлеченный мной мужчина, сумевший переключить меня с бесплодных сожалений на волнующие ожидания.

Когда мы с Павлом, смеясь и обнимаясь, вломились в тесный холл «Ла Фонтен», балбес-портье на ресепшене вновь блистал своим отсутствием, так что мое моральное падение даже некому было засвидетельствовать.

Разбудил меня восхитительный аромат свежесваренного кофе.

– Ум-м-м-м! – Я повела носом и села в разворошенной постели.

Осторожный взгляд сначала направо, а потом налево зафиксировал впечатляющую картину живописного разгрома. По гостиничному номеру словно прошелся небольшой смерч: мое белье валялось на ковре, помятое платье косо зацепилось за спинку стула, один чулок свернулся на подзеркальном столике, а другой повис на торшере, трепеща, как флажок. Подушки с кровати перекочевали на пол, но тут на воображаемый смерч пенять было нечего, наверняка я сбросила их сама. В активном процессе подушки мне обычно здорово мешают.

– Так, значит, процесс был активный, – смущенно пробормотал мой внутренний голос.

По всей видимости, у него приключилась амнезия. Я же, напротив, минувшую ночь запомнила во множестве приятных подробностей, а потому торжествующе улыбнулась и блаженно зажмурилась.

– Боже, какая ты сейчас красивая и юная! – восхитился Павел.

Я открыла глаза и посмотрела на него с недоверием. Моя прическа в этот момент наверняка была крайне далека от совершенства. Еще дальше от него могли быть только космы Бабы-яги.

– Правда, правда, красивая! Жаль, что у меня при себе нет фотоаппарата, – засмеялся Павел.

Фотоаппарата у него в руках действительно не было, и это меня только порадовало. Зато у него был подносик с завтраком – и это просто восхитило.

– А вот кому свежие круассаны и горячий кофе! – провозгласил Павел голосом ярмарочного зазывалы и поставил поднос со снедью на прикроватную тумбочку рядом со мной.

При этом он наклонился, и связанные узлом рукава джемпера, который он не надел, а лишь набросил на плечи, качнувшись, коснулись моей руки. Я дернула за узел и быстро подвинулась, освобождая падающему Павлу место для приземления.

– А позавтракать ты разве не хочешь? – поспешно стаскивая с себя джинсы, поинтересовался он.

– Кажется, кофе еще слишком горячий, – пробормотала я, торопливо освобождая его от хомута шерстяного джемпера.

– Подождем, пока остынет, – легко согласился Павел, и я захихикала, оценив двусмысленность сказанного.

Продолжения беседа не получила, но последующее бессловесное общение проходило отнюдь не в тишине, так что мне, я считаю, удалось отомстить работягам, которые вчера нервирующе шумели в соседнем номере. На сей раз существенное неудобство должны были испытывать они.

– А кофе! – спохватился Павел минут через двадцать.

Я потрогала холодный картонный стаканчик и захохотала, как ведьма.

– Сейчас мы встанем, оденемся и пойдем завтракать в кондитерскую на другой стороне улицы, – решил Павел. – Если я пойду туда за кофе на вынос второй раз, они решат, что я местный мальчик на побегушках!

– И это больно ударит по твоему самолюбию? – Я зевнула, натянула на себя край убежавшего одеяла и свернулась под ним калачиком.

– Скорее по моим ногам, – признался Павел, крестом раскинувшись на подушках. – У меня мышцы болят, как после тренажерного зала!

– Кажется, твои ноги не особенно напрягались, – слабо удивилась я, с намеком акцентировав местоимение. – Да и обувь у тебя удобная, в самый раз для пробежки…

Тут я машинально посмотрела на пол – на замшевые мужские мокасины, уютно уткнувшиеся в сползшее одеяло, точно парочка гладкошерстных щенков.

И вдруг заметила нечто такое, от чего мне совершенно расхотелось спать!

Я приподняла край одеяла, свесила голову вниз и очень внимательно посмотрела на тупую «мордочку» левого башмака.

Чем угодно клянусь – она была испачкана краской-«серебрянкой»!

Я оглянулась – Павел лежал с закрытыми глазами, ровно дыша и расслабленно улыбаясь. Я придвинулась ближе, положила ладонь на его размеренно вздымающуюся и опускающуюся грудную клетку и тихо спросила:

– А что, милый, белые розы в Ницце дороже красных? Или за оптовую покупку тебе дали скидку?

– Нет, не дали… – Павел осекся и открыл глаза.

– Лежать! – прошипела я, загнув пальцы крючками и втиснув ногти в его кожу. – Я все поняла! На твоей обуви след от «серебрянки», я знаю, откуда она, я тоже споткнулась о ту свежеокрашенную оградку – она так неудобно, углом, выпирает на дорожку!

Я оценила выражение, появившееся на лице мужчины, как смущенное, и накативший на меня приступ понятливости усилился:

– Так вот почему вчера утром ты не пришел позавтракать со мной – ты в это время был на кладбище!

– Ну и что?

Павел поморщился – очевидно, мои ногти причиняли ему боль, но он не сделал попытки отстраниться.

– А то, что это ты положил белые розы на могилу Герофилы! – Я свернула свою когтистую лапку в кулачок и стукнула им по груди Павла. – И не отпирайся, ты об этом уже проболтался!

– Ну и что? – упрямо повторил он.

– Что?! – Я возмущенно всплеснула руками. – Ты еще спрашиваешь – что?! Ты, любитель свежих роз! А то, что лепестками таких же красных роз, как эта, – я кивнула на цветок, увядающий без воды на столе, – была усыпана постель Герофилы и ее Аполлона в соседнем номере! И такие же алые лепестки вчера поутру кто-то рассыпал на тротуаре перед отелем! Да уж не ты ли это сделал?

– Я всего лишь принес розы на ее могилу, – тихо сказал Павел. – И не красные розы. Белые.

Он произнес это так значительно, что я немного растерялась. Белые, красные, да хоть серо-буро-малиновые в крапинку – какая, собственно, разница?

– И что? – нахмурилась я.