Анастасия Монастырская - Мозгоед

— Костик…

— Повезешь меня в болото, только смотри, чтобы я сразу же погрузился, иначе плохо сохранюсь для потомков.

Почему всем своим пациентам хочется задать один и тот же вопрос: ты спятил?! Я тоскливо взглянул на Константина. Он заволновался:

— А сейчас я расскажу тебе про толлундского человека…

— Не надо!

— А про засаливание трупов?!

— Тоже не надо!

— Зря, это очень интересно!

Он ушел обиженный, а через пару недель тело Костика нашли на дальней станции, где трава по пояс и поезда ходят раз в сутки. Три ножевых ранения в области шеи, руки связаны. Вот и не верь после этого в мистику. Родственники его кремировали. Так что последнюю волю покойного мне выполнить не удалось, о чем до сих пор жалею.

Но речь, собственно, не о нем, а болоте, в которое я попал.

Было холодно, склизко и очень противно. Как ни старался не двигаться, трясина медленно тянула вниз. Черт, и до дерева не дотянуться. Вот уж нырнул, так нырнул — выплыл прямо на середину. Как говорится, и ни туды, и ни сюды.

На мшистом пригорке, прямо на моем рюкзаке, невозмутимо грелась упитанная гадюка. Я всегда недолюбливал змей, но данный экземпляр vipera berus мне был особенно противен. Другая бы давно снялась с места, испуганная странными звуками, но этой было совершенно все равно. Видимо, со змеиной точки зрения, я давно уже труп. Не утону, так сама укусит. Не смертельно, но болезненно. Впрочем, того, кому суждено быть утопленным, не покусают.

— Вечер добрый.

Услышав человеческий голос, змея, гадина такая, даже не шевельнулась. Будто и дела ей не было до полуголого старика с седой бородой.

— И вам не болеть, — ответил я, отплевываясь от ряски. — Корягу не протянете?

— Зачем?

Хороший вопрос! Но, судя по всему, старик Зарецкий действительно не понял, зачем.

— Я буду за нее держаться, а вы меня вытащите.

— Зачем?

— Чтобы я остался жив.

— Тогда не дам! — разозлился он. — Что ж это получается? Ты, значит, живи, а Полинку мою в болото?! Умирать?

Опять двадцать пять! Сейчас про права и личные свободы понесет… цицеронствовать начнет. Начхать! Особенно на права. У меня одно право — выжить. Что-то противное и юркое заползло мне под футболку. Интересно, в этом болоте есть пиявки? И ведь даже не пошевелиться, увязнешь еще больше.

— Ты политический? — спросил Зарецкий.

— Жертва уголовных репрессий! Урка! Какой из меня политический, дед?! Всеми частями тела за президента и его правительство!

Тут в нем проснулся интерес:

— Иностранец, значит. Шпион.

Час от часу не легче. Ну, какой из меня шпион, дед? Все шпионы в буфете Государственной думы сидят — чистенькие, гладенькие, хорошо одетые.

— Француз, — определил Зарецкий. — И политический. Я вас, собак, хорошо знаю. Из-за такого, как ты, сам в свое время сел. Тот тоже уголовником прикинулся. Духи заграничные Полинке привез, а мне — литературы. Я историю и философию очень люблю.

— Палку подай, философ хренов!

Он досадливо отмахнулся.

— Вот ты говоришь, что не политический, потому что знаешь, как к вам там относились и до сих пор относятся. В средние века тебе просто отрубили бы голову и выставили ее на всеобщее поругание. Смотрел бы на народ и сокрушался о своей незавидной участи, пока вороны глаза не выклюют. Но это только в том случае, если ты против короля в самом Париже выступил. В провинцию поехал бы — рук лишился. Ох, любили там пальцы рубить — тук, тук топориком, и ни одного. Это сейчас отпечатки снимают, а раньше увезли бы твои пальчики в другой город, и табличку бы прицепили: от кого руки, почему отрубили, кто виноват, и что теперь делать. Но могли и на виселицу — и такое случалось.

— Ты зачем все это рассказываешь?

Он на минуту задумался.

— К слову пришлось, раз политический, должен знать. Ты Полинку мою не видел? Ищу, зову… Не отзывается. Увидишь — скажи, что волнуюсь. Пускай домой идет. Заждался.

— Стой! А я?

— А что ты? — равнодушно отозвался старик. — Что есть ты, что был, что будешь — миру нет никакого дела до тебя.

Ну, это еще большой вопрос. С миром мы как-нибудь договоримся.

Я осторожно повернул голову. Если миру до меня нет никакого дела, то и мне наплевать на мир. А вот себя любимого списывать со счетов пока что погодим. Справа, на расстоянии вытянутой руки, из воды торчал ствол мертвого дерева. Допустим, мне удаться его выдернуть, допустим… А что дальше? Идти, опираясь на дрогу, я уже не смогу. Единственный вариант — проплыть эти проклятые несколько метров. На животе? Нет, совершенно нереально, я тут же уйду с головой в топь — и там поминай, как звали. А что если… если подставить палку позади себя и лечь на нее спиной?! М-м, пусть маленький, но шанс. Палка, если она, конечно, длинная и не трухлявая сможет поддерживать меня над болотом, тина не даст ей уйти вниз, а я как-нибудь да проплыву.

Тихо, Дэн, тихо. Торопиться не надо. Протягиваем руку и касаемся ствола. Так, уже хорошо. Грязные, мокрые пальцы вцепились в древко, покрытое склизким мхом. Теперь попробуй вытянуть, приказал я себе и тут же пожаловался: не поддается…

Снова застыл, переводя дыхание.

Гадюка наблюдала за мной, приоткрыв один глаз. Острый хвост мелко подрагивал. Дай мне только выбраться, мысленно пообещал гадине, и я с тобой разберусь.

Еще одна попытка. Не хочу умирать! По лбу и щекам текли струйки пота. Время стремительно ускользало — еще немного, и уже ничего не поможет.

У лица вилась мелкая мошкара, словно весь лесной гнус поставил себе задачу поиздеваться над человеческим бессилием. Дерево не может расти в болоте, уговаривал я себя. Здесь вообще ничего не растет, кроме ряски.

Ну, давай! Давай, Дэн!

Рывок!

Еще рывок! И оно, наконец, подалось, приподнявшись над топью, однако сам я едва не ушел на дно, теперь жижа была мне уже по грудь. Но зато коряга в руках!

Я засмеялся. Ау, Костик! Ты слышишь меня? Мечты сбываются? Даже после смерти?!

Костик молчал. Видимо, за пределами мира у него были куда более важные дела, чем болотная дискуссия. Мои же планы на собственную смерть сейчас никого не интересовали, кроме меня самого.

Ствол оказался прочным и длинным. Я завел правую руку за спину и постарался расположить древко перпендикулярно позвоночнику. Потом оперся на него, боясь, что ствол тут же уйдет в болото. Нет, жижа плотно его обхватила. Теперь самое главное и трудное — лечь. Инстинкт подсказал: ноги нужно расставить как можно шире, а затем заставить их всплыть. Легко сказать… Тело неторопливо всасывала невидимая сливная дыра, спасало только то, что она и так уже была засорена. Попробуй еще больше опереться спиной на палку, только не бойся, подсказал все тот же инстинкт. Теперь двигайся, мать твою, да двигайся же!