Кен Бруен - Драматург

Мы с Кленси были друзьями, в молодости вместе ходили на задания. Моя карьера закончилась, он же добрался до самого верха. В последующие годы наши пути пересекались, и мы были если не врагами, то, по крайней мере, противниками. Кленси относился ко мне с презрением. Когда бы я ни обращался к нему за помощью, он смеялся мне в лицо. Я лег спать, так ничего и не решив. Я зря суетился — старший инспектор сам заинтересовался мною.

Когда меня разбудили, я крепко спал. Пробормотал:

— Какого черта?

Надо мной возвышались два полицейских. Я даже сначала решил, что это снова Пикинеры. Один сказал:

— Одевайся, Тейлор.

Я пытался стряхнуть сон, и второй полицейский показал на подушку со следами крови:

— Лучше возьми это с собой.

В комнате был полный хаос. Они уже обыскали ее. Натягивая на себя одежду, я спросил:

— Не скажите ли мне, что, черт возьми, происходит.

Еще со старых времен я сохранил браунинг, пистолет был спрятан под половицей. Слава богу, обыск был недостаточно тщательным.

Иначе…

По крайней мере, я больше не баловался кокаином и не хранил дома запас дури. В комнате даже не было бутылки виски. Первый полицейский не ответил на мой вопрос, а когда я оделся, рявкнул:

— Пошли.

Второй спросил его:

— Наручники надевать?

Оба взглянули на меня. Когда мы проходили мимо конторки, я покачал головой, и миссис Бейли воздержалась от комментариев. У входа ждала полицейская машина и собралась небольшая толпа. Кто-то крикнул:

— Это бен Ладен?

Они посадили меня на заднее сиденье, и мы поехали. Полицейские мрачно молчали. Из своего собственного опыта службы в полиции я знал, что молчание — предвестник больших неприятностей. В противном случае полицейские бы болтали, если не очень свободно, то, по крайней мере, тихо. Они же молчали, будто боялись скомпрометировать висящее надо мной обвинение. Меня проводили в комнату для допросов и оставили одного. Я поинтересовался:

— Чаю нельзя?

Никакого чая.

Двадцать минут тянулись и тянулись, и наконец дверь открылась, и вошел Кленси при всех регалиях. Должность старшего инспектора все еще подпитывала его эго. Глаза мутные, кожа на лице в пятнах. Некогда мощное тело стало дряблым. Он сказал:

— Тейлор.

Тон мрачный. Я спросил:

— Что происходит?

Кленси посмотрел на меня:

— Тима Коффи убили.

— Что?

Муж Энн Хендерсон, которому я обязан своей хромотой.

Кленси спросил:

— Где ты был прошлой ночью?

Я почувствовал прилив облегчения и ответил:

— Я был кое с кем.

Он поднял брови и потребовал:

— Имя и время.

Кленси достал толстый черный блокнот. Я хорошо помнил такие блокноты. Всегда лучше все записать, особенно время, даты, месторасположение. Если придется отвечать в суде, такой блокнот может оказаться единственным средством вашей защиты при тяжелом перекрестном допросе. Кленси записал, что я сказал, и ушел. Прошло два часа, и я знал, что проверка не должна занять так много времени. Они хотели, чтобы я созрел. Когда старший инспектор вернулся, вид у него был недовольный. Он сказал:

— Все сходится.

— Правильно. Я могу идти?

Кленси подвинул стул, повернул его и уселся на него по-ковбойски, положив руки на спинку для опоры: эдакая поза мачо.

Он сказал:

— Ты мог кого-нибудь нанять.

— Ты сам в это не веришь. И разумеется, не можешь это доказать. Иначе я бы уже сидел в камере и этого разговора бы не было.

Кленси потер щеку рукой, и я спросил:

— Как его убили?

— Каким-то длинным металлическим шестом, проломили череп. Насколько я знаю, у вас с ним была… перебранка.

Кленси произнес это слово с большой осторожностью, почти деликатно. Настоящее полицейское слово, передает серьезность и некоторый масштаб события. Не для ежедневного пользования. Из тех слов, которые бережешь, лелеешь и произносишь в подходящий момент. Я повторил:

— Перебранка! Надо будет взглянуть, что это значит.

Я так и сделал, только позже. Словарь толковал значение как «бурный спор». Я откинулся на спинку стула и сказал:

— Он избил меня до полусмерти, да, да, клюшкой, но ведь ты это уже знаешь. Твои люди занимались расследованием, и знаете что, старший инспектор? Ничего из этого не вышло, ни черта.

Кленси улыбнулся, и я заметил на его зубах коронки. Безусловно, это пойдет ему на пользу при появлении перед прессой. Он представлял себе, как возвышался надо мной Тим Коффи. Я спросил:

— Ты в самом деле хочешь найти того, кто убил Коффи?

Улыбка осталась на месте, вот только яркости поубавилось. Он изрек

— Вот за это ты мне нравишься, Джеки.

Я некоторое время пристально смотрел на Кленси, удивляясь, как это вышло, что мы такое долгое время были друзьями, и как далеки мы теперь от этого. Я сказал:

— Пикинеры.

Он громко расхохотался, грубым таким смехом, в котором проявилось все его паскудство, и проговорил:

— Пикинеры — это надо же. Они часть того, что молодежь называет «сельской легендой».

Но поза его изменилась, исчезла нарочитая беспечность, теперь он насторожился. Я сказал:

— Сельская легенда в полицейских ботинках.

Кленси вскочил со стула и рявкнул:

— Убирайся.

Я встал, и на мгновение показалось, что мы пожмем друг другу руки. Он распахнул дверь, и я вышел. Я стоял на ступеньках при входе в участок, и редкое в наших краях солнце светило мне в лицо. Слева ко мне приблизилась женщина. Энн Хендерсен. Прежде чем я успел вымолвить хоть слово, она плюнула мне в лицо, повернулась и ушла.

Я сидел в пабе «У Нестора» перед чашкой холодного кофе. Я рассказал Джеффу все, что со мной за это время случилось, и он ни разу не перебил меня. Он полировал стаканы, склонив голову набок. Стекло сверкало. Время от времени я касался того места на левой щеке, куда попал плевок.

Джефф отставил стакан и сказал:

— Мы их достанем.

— Мы с тобой?

Он оглянулся. Часовой сидел, глядя в свою кружку. Джефф спросил:

— Ты кого-нибудь еще видел?

— Нет.

Было уже темно, когда я вернулся в гостиницу. Миссис Бейли спросила:

— У вас все в порядке?

— Да.

— Ну и славно.

Я поднялся в свой номер и умылся холодной водой. Не помогло. Плевок все еще жег кожу. Джефф пообещал узнать, как зовут лидера Пикинеров. Я поинтересовался:

— Каким образом?

Он пожал плечами:

— Трудно не значит невозможно.

Горьким пьяницам не требуется

говорить или затевать скандалы.

Существует взаимное согласие:

просто сидеть и наблюдать,

как все замедляется, по мере того

как вы отключаетесь, — и никто

не может ничего к этому добавить,

никаких комментариев и сносок.

Чад Тейлор.

«Перед грозой»

На следующее утро я чувствовал себя «опустошенным от всего», как кто-то сказал.