Лариса Соболева - Злодеи-чародеи

– Ждать, когда темнота разглядеть будет.

Кирсанов понял его скверный русский язык, облокотился спиной о стену, закатил глаза к потолку, хотя что там можно было увидеть? Вскоре во мраке действительно проступили очертания потолка и балок, коридора, проваливающегося в черноту, несколько ступеней лестницы, ведущей на второй этаж. И все же этого было недостаточно, чтобы начать путешествие по дому. Кирсанов, как самый сообразительный, предложил Савлыку:

– Давай рассвета подождем?

– Рассвет – плохой дело, – возразил Савлык. – Опасный дело. Коли ти видел, то и тебя все видел.

– Ну, хоть чуточку посветлеет пущай. Свет зажигать нельзя, а в темнотище эдакой мы шеи себе посворачиваем.

– Ха, – хохотнул второй сыщик. – Али нам свернут!

– Савлык, – толкнул в бок локтем татарина Кирсанов, – сам подумай, лучше будет, коль мы наткнемся на что-нибудь да шуму наделаем?

– Не видишь? – огрызнулся татарин. – Савлык думу думат.

– Разумеется, не вижу. И под ногами ничего не вижу.

– А шито искат будим? – поинтересовался татарин.

– Кабы я знал, – вздохнул Кирсанов. – Просто поглядим, что здесь и кто, а там Виссариону Фомичу доложим, он и решит, чего ему надобно.

Стояли и ждали, пока глаза хоть что-то разглядеть сумеют. Но весенние ночи – не зимние, они раньше заканчиваются, а в преддверии рассвета уже задолго до него становится чуть светлее, хотя небо еще остается темным. Наверное, звезды опускаются ниже, чтобы осветить нашу грешную землю; а может, это они сами уже с темнотой освоились.

– Пашли, – кивнул головой Савлык.

Кирсанов шел за ним, замыкал цепочку второй сыщик… Все трое вдруг одновременно замерли, услышав чей-то храп. Поскольку Савлык шел первым, он и заглянул в большую залу, но и Кирсанову охота была посмотреть.

Горела слабо керосиновая лампа, еле тлел фитилек. Лампа стояла на жардиньерке рядом с диваном, на который и посмотреть-то страшно – такой он был старый, ободранный. Да и повсюду кругом царила удивительная разруха, будто люди здесь когда-то жили, давным-давно, но в том-то и дело, что на диване спала баба! Какова она была на вид, ни татарин, ни Кирсанов не увидели: баба лежала спиной к ним и громко храпела.

Двинулись дальше, заглядывая во все комнаты по дороге, поднялись на второй этаж, не издавая шума, словно эти три человека не имели веса. Здесь и вовсе было полнейшее запустение, старый сломанный стул никто не удосужился убрать с дороги. Начали заглядывать в комнаты, но предельно осторожно, опасаясь, что, кроме бабы, здесь еще кто-либо спал.

Никого… Никого… Никого…

– Тчш! – приложил палец к губам Савлык у предпоследней двери.

Он обследовал дверь, можно сказать, обнюхал ее снизу доверху, долго щупал ее пальцами, словно женщину – нежно, еле касаясь, затем вставил отмычку в замок и развел руками:

– Задвижка заперт. Оттудова.

То есть изнутри. Кирсанов не поверил, что пробраться в комнату невозможно. Он отстранил Савлыка, желая лично убедиться…

– Это ты, милый? – послышался девичий голос из комнаты.

Кирсанов застыл. Савлык, вжав голову в плечи, почесывал на скуле бородку, а третий ждал, что предпримет сыщик, которого Зыбин назначил главным.

– Я, – вдруг сказал Кирсанов, впрочем, он это не сказал – выдохнул на полушепоте, тем самым заглушая тембр своего голоса. – Открой…

Заскрежетало железо, одновременно девушка эмоционально – явно она заторопилась – обрадовалась, проговорила:

– Я знала… знала, что ты сегодня придешь! Проснулась, почувствовав, что ты идешь…

Она распахнула дверь, очутившись лицом к лицу с незнакомыми мужчинами, в одной короткой сорочке и панталонах. Испугалась? Ничуть! Ее очаровательное юное личико из счастливого в одну секунду превратилось в свирепое. Она отступила на шаг назад, затем еще на один, видимо, она соображала, что это за люди появились перед нею. Голос ее оказался и того хуже – он отливал сталью, барской спесью и злобой, но никак уж не страхом:

– Вы кто?.. Как попали сюда?.. Кто вас впустил?.. Убирайтесь вон!

– Прошу прощения, барышня, – вежливо начал Кирсанов, наступая на нее, – не по своей воле мы сюда забрались. Мы из полиции, сударыня…

Кирсанов переступил через порог, примериваясь, как бы ему половчее схватить барышню да притом не напугать ее до обморока. И в ее комнате с окном, наглухо задернутым тяжелой шторой, горела лампа. То, что произошло затем, длилось считаные секунды.

Девица метнулась к столику, стоявшему у кровати, развернулась, выпрямилась и чем-то замахнулась на Кирсанова. Он не заметил в ее руке кинжала с тонким узким клинком, но Савлык увидел и оттолкнул молодого человека. Девица пропорола кинжалом воздух, согнулась, так как сталь не нашла препятствия, а удар был нанесен сильный. Промах не расстроил девицу: выпрямившись, она замахнулась вновь. И вот кинжал взметнулся вверх, целясь в Савлыка, сверкнули белые зубы в торжествующей улыбке-оскале…

Удар, сопровождаемый рыком хищного зверя… Савлык отскочил. Снова промах!

К тому времени Кирсанов успел прийти в себя и попытался схватить враждебно настроенную девицу – да не тут-то было! Она, как вихрь, отсекла ему путь, полоснув с размаху лезвием по воздуху, горизонтально. Молодой человек едва успел отпрянуть в сторону, с ужасом почувствовав, как сталь коснулась его груди, прорезав сюртук.

Внимание девицы обратилось на татарина, тот понял, что эдак, нечаянно, от руки юной особы благородных кровей можно и смерть принять, и отступил к двери. А девица казалась поистине безумной в своей одержимости зарезать хоть кого-нибудь, ярость ее была страшна, словно она была родной сестрой Сатаны. С ревом кинувшись на Савлыка, она уже торжествовала победу, но ее руку с кинжалом поймал в замахе Кирсанов. Девица растерялась? Нет! Обладая молниеносной реакцией, она резко рванула ногтями свободной руки вниз по его щеке, оставив на ней три длинные красные полосы. Но Кирсанов не выпустил ее руку. Девица бешено извивалась, и вдруг…

– Что там, девочка моя?! – раздался заполошный крик снизу.

Второй сыщик к тому времени тихонечко, по стеночке, пробрался в комнату, моля бога, чтобы сия разъяренная амазонка, растрепанная, как ведьма, злющая, как голодная волчица, не вонзила кинжал в его грудь. Да так удачно очутился он за спиной у девушки, что смог помочь Кирсанову, уже еле справлявшемуся с девицей. Пока Кирсанов выкручивал из ее руки кинжал, силясь вырвать его, сыщик крепко обхватил девушку рукой пониже груди, с силой прижал ее к себе и свободной ладонью зажал ей рот. В этой суматохе он все же помнил: нос нельзя закрывать, иначе она дышать не сможет. Зато она не думала, каково ему-то будет, когда вонзила свои острые зубы в его руку! Сыщик завопил, невольно отшатнулся от этой девицы-дьяволицы, и тут она, вынужденная все же выпустить из руки кинжал, громко закричала: