Мария Жукова-Гладкова - Путь к сердцу мужчины

Потом я вдруг замерла на месте.

– Ты чего? – Вова смотрел на меня с искренним беспокойством.

– Так ведь его же кто-то убил, – сказала я и почувствовала себя полной дурой за подобное замечание.

В это мгновение из комнаты, где утром проснулась я, вышел Кирилл Петрович. Он слышал мои последние слова.

– Ценное замечание, – хмыкнул он.

– Ты что, не понимаешь?! – взорвалась я, потом перевела взгляд на Вову.

Вышел Лассе с посеревшим лицом.

– Я понимаю, – сказал он. – То есть я понимаю, что имела в виду Марина, но не то, почему мы здесь и за что здесь всех убивают.

– В с е х? – шепотом переспросил Колобок и быстро-быстро заморгал. Пожалуй, до него тоже дошло. – Ты хочешь сказать, что нас здесь всех собрали…

– Пойдемте в кухню, – по-деловому сказала я. – Там сейчас остальные. Мы должны обсудить этот вопрос, то есть вопросы.

– И держаться вместе, – добавил Лассе.

Из кухни доносились громкие голоса. Народ уже хорошо принял и закусывал. Меня поразила раскрасневшаяся Агриппина Аристарховна, видимо, не привычная к возлиянием. Ее за плечи обнимал Иван Васильевич. Крокодил поднял голову от стола и молча пил, ни с кем не чокаясь. Лен шушукалась с Ником, который опять прикладывал бронзового божка к оплывшему глазу. Моряк устроился рядом с Иваном Васильевичем и вслух рассуждал, что ему с нами неплохо. Водка есть, закуска есть, причем и то, и другое качественное. Он так давно не пил и не закусывал. И еще – бабы!

Тут его взгляд упал на меня, появившуюся в кухне. Моряк оценивающе оглядел меня с головы до ног и поинтересовался, замужем ли я.

– Занято, – сказал Кирилл Петрович.

– А это мы сейчас посмотрим… – моряк принялся подниматься из-за стола.

С другой стороны ко мне подошел Лассе и обнял за плечи. Я оказалась между ним и Кириллом.

– У нас три трупа, – объявила я, глядя на моряка. – Давайте отложим выяснение отношений на потом.

– Пять. Пять трупов, – поправил меня Лассе. – Еще ваш депутат с любовницей.

Моряк открыл рот, закрыл и сел.

– Не понял, – сказал он.

Чтобы уточнить, кого убили на сей раз, от стакана оторвался Крокодил. Мы пояснили. Лен с Ником прекратили шушукаться. В эту минуту радовалась жизни, по-моему, только Агриппина Аристарховна. Да, наверное, и Иван Васильевич наслаждался обстановкой, пусть и с трупами, но не на помойке.

Мы все расселись за столом, всем налили.

– Еда заканчивается, – сообщил Колобок.

– А искали? – уточнила я, собиравшаяся сделать это раньше.

Поиски решили оставить на потом. Слово взял Лассе, что меня, признаться, удивило. Я ожидала, что говорить будет Кирилл Петрович. Он все-таки директор фирмы, а Лассе – финский безработный алкоголик. Хотя, может, потому что он – финн, он более законопослушен?

Вначале Лассе вкратце обрисовал ситуацию в целом. Нас всех непонятно каким образом доставили в эту квартиру. Фактически процесс попадания помню только я. Вову с Геной вызвали на протечку, после чего за ними закрылись решетки, и мы все оказались здесь замурованы. У всех из мобильных телефонов пропали SIM-карты. Стационарный телефон не работает и восстановлению нашими силами не подлежит. Электронной почты нет. Телевизоры выведены из строя, и мы даже не можем узнать, ищут нас или нет. Радиоприемник отсутствует. Окна не открыть и даже не заорать, чтобы прохожие вызвали милицию. Стены толстенные – дом дореволюционной постройки, значит, соседи ничего не слышат и не услышат.

Среди нас трое, или пятеро, мертвых. Валеру из Новосибирска зарезали огромным ножом, Лялька утонула в ванне, и неизвестно, сама или ей помогли, Юрки получил статуэткой по голове, причем тот, кто дал ему этой статуэткой, точно знал, куда нужно бить: убили одним ударом. Ляльку, вероятно, все-таки подержали под водой, пока не захлебнулась.

– Но почему этих людей?!. – воскликнула Лен. – Что они такого сделали?

– Ты не о том спрашиваешь, – сказала я.

Лассе кивнул.

– Дело в том, что один из нас – убийца, – он медленно обвел взглядом собравшихся.

За столом воцарилось молчание, потом от входа в кухню раздался вопль Ксении, про которую мы забыли.

Она вошла в кухню и обвела всех мутным взглядом. Она была растрепана, держалась за затылок. На вечернее платье женщина накинула один из депутатских пиджаков.

Первым сориентировался моряк, быстро набулькал в чистый стакан виски и подскочил к Ксении.

– Выпейте, девушка, вам сразу же полегчает. И садитесь со мной. Вон тут есть местечко. Меня зовут Ипполит.

– Ей бы не надо спиртное после удара головой, – заметила я.

– Вы же заняты, так, по крайней мере, не мешайте мне, – бросил на меня взгляд моряк.

– О чем это он? – повернулась ко мне Ксения.

– Приложи к голове что-нибудь холодное, – вместо объяснений посоветовала я. – Вы, Ипполит, лучше достаньте Ксении банку пива из холодильника и приложите к шишке.

– Будет сделано, – моряк вскочил с места, пиво извлек, Ксению усадил и лично приложил пиво к голове.

– А мочу? – подал голос Ник Хаус.

– Мочу потом, – ответила я. – Вначале – холодное. Медяшки никакой точно нет?

– В пределах видимости нет, – сообщил Вова. – В основном фарфор и бронза.

– Ты упала? – спросила Лен без особой заботы в голосе.

– Или тебя толкнули? – добавил Кирилл Петрович.

– Она потеряла сознание, – пояснила я. – Ксения, что ты увидела? Я, признаться, ничего не поняла. Я слышала только одно слово, а потом звук удара. Повернулась – ты лежишь.

– Какое было слово? – повернулся ко мне Лассе. – И кто его произносил? Этот механический голос или…

– Ксения. Она сказала «Богоматерь».

Ксения закрыла лицо руками и заговорила.

Ее мать первый раз собралась в монастырь, когда Ксении было одиннадцать лет. Папа тогда как раз публично партбилет сжег. Дома был дикий скандал, во время которого Ксения узнала, что ее прадедушка со стороны матери, красноармеец, в свое время совратил прабабушку-монашку.

Прабабушка ушла в монастырь после гибели жениха, блестящего офицера, во время Первой мировой войны. Она считала, что погиб жених не просто так – это наказание им обоим за грех. Из-за нее молодой человек расторг помолвку с другой девушкой, которую потом едва спасли, вовремя вынув из петли. В общем, она отправилась замаливать и свои, и его грехи, и еще семи поколений. Где-то она слышала, что монахиня в семье отмаливает грехи именно такого количества родственников.

Потом произошла революция, но монашки в дальнем монастыре ничего про нее не знали, пока им в дверь не постучались красноармейцы. Считалось, что их освободили и прочистили головы от «опиума для народа». Происхождение в данном случае значения не имело, но новый муж все равно посоветовал жене помалкивать, что она дворянских кровей. Парень он был простой, из крестьян, но очень практичный. Жили они неплохо. Муж был комиссаром по снабжению, или начпродом, соответственно семья в голодные годы не голодала.