Уголовного розыска воин

Отправились мы к Щербуну. Жил он на краю села, у самого Днепра, так что огород его у берега заканчивался. Двор большой, ухоженный, амбар, коровник, свинарник, хата, шифером крытая. Зашли и сразу почувствовали, что в доме царит напряженная атмосфера. Щербун-старший — маленький, взъерошенный, юркий мужичонка, сын — копия отца, а хозяйка — полная, крупная, неразговорчивая. Пока мы были в доме, ни на один вопрос толком не ответила, все «не ведаю» да «не знаю». Ни рыбы, ни сетей, тем более оружия в доме не оказалось. Спрашиваем: «Есть лодка?» — «Есть». — «Где?» — «На берегу».

Вместе с обоими Щербунами отправились на берег. Старший показывает на воду, а из воды торчит только нос лодки, цепью к колу привязанный, а вся она под водой. Щербун объясняет, что лодку два дня назад отремонтировали и, чтобы не текла, решили хорошенько ее замочить. Делать нечего, все вместе подтащили ее к берегу и, наверное, с час возились, пока вычерпали воду. Но наши труды оправдались. На корме, в небольшом отсеке-ящике, в иле и песке нашли малокалиберный патрон. Старый, видно, давно там лежал. Но он уже более или менее материально подкреплял наши предположения.

Павел Александрович Королев остался в селе, чтобы выяснить кое-какие обстоятельства, а мы с Морозовым и обоими Щербунами отправились в Речицу и начали разговор. Оба Щербуна заявили, что рыбачить не выезжали, лодку как отремонтировали, так сразу и затопили. Послушал я сына. Человек он уже взрослый, в армии отслужил и недавно демобилизовался. Говорит он, а в глазах у него — страх жуткий. Папиросу берет, а спичка прыгает в руках, словно его озноб бьет. Присмотрелся к нему и вижу, что Щербун-младший просто одержим страхом — точно помешанный. И страх у него не обычный, какой бывает у многих, когда дело доходит до ответственности, а настоящий ужас от того, что совсем недавно произошло у него на глазах. На вопросы парень отвечал заученно: никуда не ездил, был дома, ничего не знает. Отец вел себя совсем иначе. Он ругался, грозил жаловаться, несколько раз заявлял, что не будет отвечать на вопросы. Я пригласил прокурора, но и с ним он себя вел так же. Мне показалось, что, будь у этого Щербуна оружие, он перестрелял бы всех. В это время вернулся из села Королев и вызвал меня из кабинета. Павел Алексеевич отыскал в селе людей, которые видели накануне лодку Щербуна на плаву. Более того, нашелся человек, который наблюдал, как вечером перед убийством Щербун и его сын отъехали на лодке от берега. И самое главное, в пустой силосной яме нашлось около центнера свежей, только что пойманной рыбы.

Вернулся я в кабинет, где следователь допрашивал старшего Щербуна, и спросил, почему он не рассказывает правду, его молчание усугубляет положение сына. А он ответил, что если пропадать, то уж лучше вместе. Снова поехали мы в село, и мать все рассказала. Выдала винтовку. Оказалось, Щербун с вечера выметал сети, под утро половину снял уже с рыбой и собирался выбрать остальные, когда появился инспектор рыбнадзора. Сын предложил выбросить сети и улов и грести к берегу, а отец прикрикнул на него. Когда патрульная лодка, выключив мотор, подошла на веслах довольно близко, он достал из-под брезента винтовку... Дома наставлял сына и жену не признаваться. Никакие доводы, вещественные доказательства, очные ставки со свидетелями, с женой, с сыном не действовали на этого убийцу. Он твердил, что ничего не знает — и все. Мне интересно было разобраться в психологии этого человека, и уже поздно вечером я снова начал с ним разговор. Начал говорить о стрельбе вообще. Смотрю, Щербун оживился. Я рассказал о сибирских охотниках. Он стал слушать меня внимательно. Тогда я заговорил о меткости сибиряков, а он усмехнулся и отвечает, что тут, в Белоруссии, тоже люди оружием владеют. Еще немного поговорили, и он сам рассказал об убийстве. Говорит, что его реакция подвела. Сначала стрелял, а потом думал. «Ну, мол, не об этом теперь речь. Дурак, что винтовку пожалел. Утопить бы ее — и, все...»

В шестьдесят шестом году я сильно заболел, и пришлось уйти в отставку. Вернулся в Москву, подлечился, отдохнул, и потянуло меня вновь на работу. Просто места себе не находил без дела. Однажды встретил Александра Михайловича Овчинникова, генерал-лейтенанта милиции в отставке. Он рассказал, что в Министерстве внутренних дел создан Совет ветеранов милиции, что задача членов этого совета оказывать помощь молодым, давать консультации. Пришел я в министерство, бюро совета рассмотрело мое заявление и решило принять, рекомендовав работать в секции уголовного розыска. Сразу на душе легче стало. В Управлении уголовного розыска то одно задание дадут, то другое. Чувствую, что нужен, что годами приобретенный опыт можно применить к делу. Мне думается, руководство министерства очень правильно делает, привлекая нас, пенсионеров. Ты вот возьми любое производство. Приходит молодой человек с институтской скамьи. И пока настоящим специалистом станет, сколько воды утечет. А в уголовном розыске куда сложнее. На производстве брак — дело нежелательное, но как-то поправимое. Деталь или изделие можно переделать. К тому же сейчас брак за ворота завода не выпустят. У нас же брак в работе не сразу заметишь, а когда, он обнаружится, его исправить уже невозможно. Теоретическая подготовка у молодежи есть, а опыта мало. И я глубоко убежден в том, что нужны опытные наставники. Нужно, чтобы у каждого работника уголовного розыска на первых шагах были свои Фомины и Кихтенки.

В настоящее время И. И. Попов возглавляет секцию ветеранов при Главном управлении уголовного розыска МВД СССР.

Месяц раскаленным серпом завис над снежной папахой горы. Мусафет [4] Мусафет — старый мудрый человек. Мехмон сотни раз за свою долгую жизнь видел в новолунье подобные картины и относился к ним весьма хладнокровно, вернее, с житейской философией — «так и должно быть». А тут вдруг, опершись на палку подбородком, сгорбился по-кошачьи и сказал такому же мусафету Ширали:

— Беде быть.

Спокойный, рассудительный Ширали расправил пышные бакенбарды, слил их с пенистым потоком бороды, покосился на собеседника:

— Что? Какая сейчас может быть беда? Снежные обвалы прошли. Солнце уже из вершин слезу выжимает. Камнепад? Страшен ли он горцу?

— Смотри туда, — Мехмон указал на серую змейку тропы, ползущую вдоль ущелья.

По ней удалялись в гору две тени.

— Это Мурад Хусаинов, — продолжал Мехмон. — На ночь глядя отправился в Зуманд. Дела, видишь ли, там у него неотложные. И знаешь, кто ему напросился в спутники? Имомали Сафаралиев. Сын бывшего курбаши [5] Курбаши — главарь банды. Сафарали, которого Хусаинов сам застрелил. Да и идет-то Мурад в родной кишлак Сафарали.