Полина Дашкова - Небо над бездной

Их повели в дом через какой-то служебный вход. Соне пришлось ждать довольно долго перед закрытой дверью. Наконец Дима вышел и с беспечной улыбкой сообщил:

– Шмон по полной программе.

Возвращаться на холод, чтобы торжественно подняться по парадной лестнице, как полагается гостям, Соня отказалась. После недолгих тихих переговоров через рацию господин профессорского вида проводил их в зал окольным путем, по белым стерильным коридорам.

Сказочная роскошь, открывшаяся им, заставила остановиться и зажмуриться. Впрочем, когда они огляделись, первое впечатление стало увядать, блекнуть. Красные с золотом стены, толстые колонны из черного мрамора, гигантские театральные люстры, сверкающие тысячами хрустальных подвесок, голые античные статуи, среди них несколько статуй одетых. Одетые все изображали мужчину в старинном облачении степного воина, в полувоенном кителе, в римской тоге и лавровом венке, и все были на одно лицо. Все – Йоруба.

Роскошь отделки и убранства настойчиво лезла в глаза, отчаянно вопила: «Смотри! Восхищайся! Я самая роскошная роскошь на свете!»

Белые и черные мраморные кариатиды неудобно горбились под тяжестью просторного балкона, на котором разместился симфонический оркестр. Музыканты настраивали инструменты. Быстрые всхлипы струнных, грозный и жалобный вой духовых заглушали гул толпы, рассыпавшейся по залу, и вовсе не такой густой, как показалось вначале.

Мужчины – в смокингах и фраках всех цветов радуги. Женщины – в платьях, как будто взятых напрокат в том бутике, где одели Соню. Блестки, люрекс, пух и перья, декольте спереди до пупа, сзади до копчика. От пестроты, от мелькания лиц у Сони зарябило в глазах. Ни одного знакомого лица она не увидела, но когда пошли дальше по залу, Дима стал шептать ей на ухо какие-то имена. Соне имена ничего не говорили, Дима пояснял:

– Политик, телеведущий, актриса, режиссер, певец, певица, политолог, еще политик, главный редактор газеты, глава телеканала, пародист, актриса, актер, кажется американский. Ну, этого ты должна знать, он не слезает с экрана, водочный магнат.

Магнат был пузатый, узкоплечий, с длинными, крашенными в каштановый цвет волосами и совершенно свиными пропорциями лица. Толстый вздернутый нос напоминал пятачок. Казалось, магнат смотрит на мир не глазами, слишком маленькими, слепо-белесыми, а крупными подвижными ноздрями.

С ним рядом возвышалась тончайшая, гибкая брюнетка в узком коротком платье из разноцветной металлической чешуи.

– А вон того тоже не знаешь? – Дима незаметно кивнул на хлипкого пожилого мужчину в бирюзовом фраке, зеленых с лампасами штанах и лаковых ботинках на высоченных каблуках. Он держал под руку девочку лет пятнадцати, крупную, высокую, русоволосую, с милым детским лицом. Кудрявая, с плешью, голова мужчины едва доставала до плеча девочки.

– Знаю! – победно улыбнулась Соня. – Певец, еще в восьмидесятые пел песенку про светофор. У него, кажется, пластика не совсем удачная. Подтяжка, и губы надуты. В лице есть что-то бабье. Водочный похож на борова, а этот, бирюзовый, на бабу-ягу. Но наверное, он вполне приличный человек, взял с собой внучку.

– Ничего ты не знаешь. Он не певец, а телеведущий, и это его жена, он меняет жен аккуратно раз в три года, каждая следующая на три года моложе предыдущей. Верит в магию чисел, тройку считает самым счастливым числом. Ни детей, ни внуков у него нет. А певец, который в восьмидесятые пел про светофор, он вон там, у колонны, в красном блейзере. И сразу скажу тебе, что красивый юноша рядом с ним вовсе не сын и не внук.

– А кто же?

Дима не успел ответить. Оркестр взорвался оглушительным бравурным маршем. Балкон ярко осветился, и рядом с дирижером возникла невысокая ладная фигура в белом полувоенном френче. Черные, с проседью волосы, зачесанные назад, к затылку, красиво блестели.

Раскосые глаза смотрели на толпу сверху вниз. Толпа, задрав головы, смотрела на него снизу вверх.

Проведя даже несколько часов в этом степном краю, нельзя было не узнать невысокого скуластого человека. На площадях стояли его скульптурные портреты. Вдоль улиц то и дело попадались плакаты, рекламные щиты, с который он, белозубо улыбаясь, призывал всех жителей края быть добрыми, вежливыми, не сорить, в общественном транспорте уступать места старикам и инвалидам, любить свой край, почитать память предков, внушать детям уважение к старшим.

Марш сменился тушем. По знаку дирижера оркестранты поднялись и продолжили играть стоя. Йоруба вскинул руки в белых перчатках, потряс ими над головой и пропел, перекрывая грохот оркестра, несколько тактов туша.

– Трам-пам-парам-парам-парам!

Толпа внизу зааплодировала. Оркестр смолк, но музыканты продолжали стоять.

– Привет всем, кто пришел сегодня на мой скромный ужин! – произнес Йоруба. – Я здорово поохотился, привез для вас двух антилоп, шесть молоденьких страусят и жирафиху с сыном. – Йоруба хлопнул в ладоши, кивнул застывшему дирижеру.

Под звон тарелок и барабанную дробь из боковой двери появился повар в белом крахмальном колпаке, следом за ним костюмированные охранники пронесли на поднятых руках подносы, на которых лежали отрезанные головы антилоп и жирафов. Шествие освещалось ярчайшими прожекторами.

– Сегодня каждому достанется по кусочку, – ласково сообщил Йоруба, – мясо антилопы и страуса тут, наверное, каждый пробовал. Ну, а кто из вас знает вкус жаренного на углях жирафа?

В толпе послышались льстивые смешки и аплодисменты. Процессия скрылась за противоположной дверью. Йоруба знаком призвал к тишине и сказал:

– Когда в первый раз кушаешь что-то, нужно загадать желание. Но сначала будет небольшой концерт, чтобы вы, мои родные, хорошенько проголодались, кушали с аппетитом, а главное, тщательно продумали свои желания, самые заветные, сокровенные, ибо они обязательно сбудутся.

Опять раздались аплодисменты. Балкон исчез, утонул в темноте, вместе с музыкантами и Йорубой. Толпа стала медленно переползать в соседний зал, где стояли рядами стулья, была сцена, скрытая занавесом, и оркестровая яма.

Соне совсем не хотелось идти в зал. Ей было нехорошо в толпе, особенно в этой, разряженной, надменной. Они с Димой отступили к анфиладе за колоннами. Дима достал сигареты. Соня увидела, как наперерез толпе к ним быстро идет Елена Алексеевна Орлик. В сером узком платье без рукавов, с распущенными волосами до плеч, она выглядела очень элегантно.

– Слава богу, я вас нашла, чувствую себя тут ужасно. Никого не знаю. Вам позвонить не могу, номеров у меня нет. Петр Борисович водил меня по залу полчаса, знакомил с какими-то людьми, а потом появилась Светлана и увела его за кулисы. Когда вынесли головы антилоп и жирафов, мне захотелось тихо смыться. Но меня привез Петр Борисович, и без него я не могу уехать.