Екатерина Лесина - Рубиновое сердце богини

—Это Мэри. – На имя откликнулась блондинка с одутловатым лицом. – Алисия, Ванесса, Кларисса… Ты еще девственница?

—Что? – Вопрос мадам Ксавье застал Нетту врасплох.

—Ты еще не ложилась в постель с мужчиной?

—Нет.

—Хорошо. В Сент-Назере мы получим хорошие деньги.

—Я…

– Либо ты работаешь на меня и я забочусь о тебе так же, как о других девушках, либо… Я слышала, будто беглянки не могут рассчитывать на снисхождение Святой Инквизиции. Тем более беглянки-воровки. – Нетта вздрогнула. Знает! Откуда эта женщина со змеиными глазами знает?

—ЭТО теперь принадлежит мне. Плата за милосердие и молчание. Теперь отдыхай, полумертвая девица не может рассчитывать на хороший заработок.

Мадам Ксавье выскользнула из фургона, и Нетта рассмеялась, голос сдержал свое обещание. Одиночество, которого так боялась девушка, ей больше не грозит…

Утро началось с головной боли. Во сколько же я вчера легла? Факт, что поздно. И не совсем трезвая, тоже факт. Вот мой организм, не привыкший к подобному обращению, и возмущался. Ох, мама, определенно сегодня я вниз не спущусь, задерну шторы и буду лежать здесь, в тишине и спокойствии, пока либо в чувство не приду, либо не умру окончательно. Второе вероятнее.

Вниз меня согнала жажда, Татьяна, понимающе улыбаясь, налила огромную кружку великолепного огуречного рассола, и мне сразу полегчало. Пожалуй, жить буду.

– А Анастасия Павловна где?

– Еще не спускались. Вы тоже пойдите прилягте, завтрак я наверх подам. – В глазах женщины я прочла легкий упрек. – Вам тут звонили. – Татьяна неловко переминалась с ноги на ногу. – Казали, что срочно.

– Дима?

– Нет, не хозяин, Аделаида Викторовна, я тамочки телефончик ихний записала…

Интересно получается. Аделаида Викторовна позванивала мне регулярно, но только для того, чтобы сказать очередную гадость. И тут срочно! Сердце неприятно екнуло, неужели что-то случилось? Например, с Гошиком? Или с фирмой? Или… Нехорошие предположения множились, как мушки-дрозофилы у кого-то из генетиков.

Трубку сняли после пятого гудка.

– Алло? – Голос у бывшей свекрови был примечательный, такой нежный, медовый, что, кажется, еще немного, и можно будет на хлеб мазать.

– Аделаида Викторовна? Это Маша, вы мне звонили?

– Да. – Сладости в голосе моментально поубавилось, а из трубки ощутимо повеяло холодком. – Уже полдень, Машенька, а ты еще спишь. Надо сказать, в твоем возрасте нужно больше собой заниматься, а не валяться в постели, долгий сон вредит здоровью.

– Спасибо за совет. У меня отпуск.

– Знаю я, какой у тебя отпуск. Но ладно, не поэтому звоню. Тут с твоим… женихом, – Аделаида Викторовна выплюнула неприятное слово, и я представила, как презрительно скривились тонкие губы, а римский носик сморщился, будто бы вместо обещанных французских духов даме подсунули «Тройной одеколон», – неприятность приключилась.

– Какая? – Внутри у меня все оборвалось.

– Георгий вчера обмолвился, будто он в больницу попал, старая травма, ты, наверное, в курсе. Вообще-то это не мое дело, после своего свинского поступка Дамиан полностью утратил право называться другом Жоржа, и мне совершенно все равно, что с ним, я звоню ради Стасеньки, она – моя старая подруга, нас многое связывает…

– Номер!

– Что? – опешила Аделаида Викторовна, до сегодняшнего дня я не осмеливалась перебивать ее.

– Больницы. И палаты.

– Машенька, милая моя, так откуда мне знать! У Георгия спроси, приезжай и спрашивай. Кстати, Стасеньку волновать не советую, у нее здоровье очень, очень слабое. Да, и еще, заедешь ко мне, телефон заберешь.

– Чей?

– Как чей, Пыляева своего, не мой же. Жорж сказал, что в реанимации сотовые запрещены, вот ему и отдали. Все, милая, до свидания. Счастья пожелать, сама понимаешь, не могу.

Стерва! Старая хитрая стерва! Ни на секунду не сомневаюсь – звонок доставил Аделаиде Викторовне огромное удовольствие. Так, к черту ведьму, нужно выяснить, что с Димкой. А как? Звонить? Но Аделаида Викторовна сказала, будто пыляевская трубка у нее. Да и Гошик по телефону говорить не станет, нужно ехать, и срочно. Но как? У кого спросить? Татьяна! Конечно, как я раньше не додумалась! Она же местная и должна знать, как отсюда выбраться.

– Уехать? – Татьяна задумалась. – Можно, конечно, но Федора ждать придется.

– А когда он вернется?

– Не знаю, – женщина вытерла полные руки о передник, – он тетушку в город вчерась повез, коли задерживаться не станут, то к вечеру возвернутся…

– А коли станут?

– То завтра. Да вы не волнуйтеся, они никогда больше двух дней не гостевали!

Спасибо огромное, я к вечеру тут с ума сойду от беспокойства, а если еще и до утра ждать придется?

– По-другому никак?

– Ну, – Татьяна замялась, – Анастасия Павловна, когда очень надо, то коня заседлает и до Петушков, это километров пять будет, можно, конечно, и пешком, но на коне оно сподручнее. А уж от Петушков маршрутка почитай кажный час ходит.

– И с Валетом на маршрутке?

– Не, – женщина хохотнула, – кто ж коня пустит. Анастасия Павловна его у почтальона оставляет, у них договоренность, а как назад возвертается, то забирает, или Семеныч сам приводит. Только вы лучше Федора дождитеся, он вас прям в город и довезет.

– А где эти Петушки? – Я не особо рассчитывала, что Татьяна скажет, как добраться до этих самых Петушков, я бы на ее месте заподозрила неладное. Но, похоже, я переоценила умственные способности поварихи, или, что более вероятно, ту не слишком беспокоили барские забавы, поэтому Татьяна лишь покачала головой и подробно рассказала и про дорогу, и про то, как отыскать дом почтальона.

Но одно дело распланировать маршрут, и совсем другое – решиться. А решаться нужно быстро, пока Анастасия Павловна вниз не спустилась, уж она точно запретит мне ехать верхом, а пешком пять километров по талому снегу я просто не одолею.

Так, Маруся, Валет умный, он поймет.

– Правда, Валетушка?

Конь затряс головой, не то соглашался, не то пытался отговорить от дурацкой затеи.

– Мне очень, очень нужно!

Нужно-то нужно, только вот навыков от этого не прибавляется, с седлом я еще кое-как управилась и даже подпругу сама затянула, а вот уздечку пришлось оставить в сарае, Валет наотрез отказался брать в рот эти железки, и в чем-то я его понимала. Ладно, как-нибудь управлюсь. Из сарая конь вышел сам, потом терпеливо дождался, пока я залезу в седло. Чувствовала я себя на редкость неуютно, седло почему-то накренилось, шлем съезжал на глаза, а земля выглядела весьма твердой. Не упаду, в конце-то концов, должно же мне хоть в чем-то повезти, и, уцепившись обеими руками в белую гриву, я спросила: