Екатерина Лесина - Рубиновое сердце богини

Когда коляска подкатила к особняку купца Полушкина, до рассвета оставался час, а то и меньше. Василь Илларионович пьяно хохотал и норовил поцеловать Беату то в щечку, то в оголенное плечико, то вообще под юбку залезть порывался. Девушка вздыхала, едва сдерживая слезы. Отвратительно! «Нужный» человек оказался таким же хамом, как и Полушкин. И жена у него из простых, толстая грудастая бабенка, из-за обилия драгоценностей похожая на ожившую ювелирную лавку. Бабенка набивалась в подруги, много говорила, в полный голос хохотала над грубыми шутками мужа и то и дело прикладывалась к рюмке. Беатриса с трудом дождалась, пока вечер закончится. Неужели дома?!

Наконец-то.

Василь Илларионович выбрался из кареты самостоятельно и, громко срыгнув, побрел к дому. Грузное тело с трудом держалось на ногах, но не такой человек Полушкин, чтобы свалиться на пороге собственного жилища.

—Беатка! – Мощный рев взбудоражил округу.

—Я здесь! – Беатриса готова была сквозь землю провалиться от позора. Какой кошмар! Как она сможет на улицу выйти! Прислуга все слышит, и слухи о недостойном поведении Василия Илларионовича еще до конца недели облетят весь Петербург.

Но удивительно – дом встретил тишиной и темнотой. Женщина, моментально позабыв о том, что еще секунду назад сетовала на болтливость прислуги, возмутилась отсутствием оной.

—Свету! – заорал хозяин особняка. – Свету давай!

Беата же нерешительно замерла на пороге, она с детства боялась темноты. Сердце бешено колотилось.

Черную утробу дома разодрал выстрел, и Беата прямо на пороге упала в обморок. В последнюю минуту ангел-хранитель, сжалившись над своею подопечной, позволил ей умереть без боли.

—Гля, Хилый, какие камушки! – Грабитель попытался снять ожерелье, но замочек, сработанный умелым мастером, держал крепко.

—Ишь ты, не отпущает! Ну ничего, я скоро…

Рубиновое сердце раздраженно вспыхнуло…

На этот раз я почти не удивилась, похоже, привыкать начинаю, или это рассказ Пыляева так подействовал, кстати, мне не показалось, и он действительно куда-то уехал. Ну и черт с ним. Странно, но жирные волосы заботили меня гораздо больше, чем все убийства, вместе взятые. Конечно, врач запретил, но… если осторожно…

Мытье головы переросло в полномасштабное купание: теплая вода, ароматная соль, радио, бубнящее на кухне, – что еще нужно для счастья? Во всяком случае, после купания я выглядела гораздо лучше, чем до. Почти красавица. Главное же, ко мне вернулось утраченное душевное спокойствие. Я даже вещи складывала совершенно спокойно. Слава богу, добра у меня не слишком много, за раз вывезу, знать бы еще куда. Ну, куда-нибудь, на худой конец, воспользуюсь предложением Анастасии Павловны.

Ой, мой свитер розовый, а я была уверена, что потеряла его при переезде. И серый костюм. А вот джинсы, купленные на распродаже… С вещами я провозилась около часа, провозилась бы и еще дольше, но позвонил капитан Алексин, сообщивший, что Гошка попал в больницу. Нет, не так, Алексин спросил, не в курсе ли я, за что Гошку избили так, что он в реанимации отлеживается, а поскольку ничего внятного сказать я не могла, Толик отключился. Он даже не соизволил сказать, в какой именно больнице Гошка лежит, пришлось брать справочник и обзванивать.

Мне повезло с третьего раза.

Разговор с Пыляевым угнетающе подействовал на Аделаиду Викторовну. Если бы Дамиан кричал, пытался доказывать свою правоту… Скандал был бы на руку Аделаиде Викторовне – соседи потом подтвердили бы, что Пыляев – личность импульсивная, несдержанная, а следовательно, способен на необдуманные поступки. Но он же был спокоен! Он разговаривал с Адочкой, как с проштрафившейся служанкой. Он… Он посмел угрожать ей! Нет, не ей, Георгию, но от этого еще больнее. А все из-за Машки, можно подумать, на ней свет клином сошелся, видите ли, Георгий обещал паразитке квартиру. Мало ли, что и кому он обещал, жилплощадь принадлежит Аделаиде Викторовне, и распоряжаться ею будет именно Аделаида Викторовна, а не Георгий и уж тем более Дамиан. Он вообще к этой квартире никаким боком.

Слегка успокоившись, Адочка попыталась оценить ситуацию. В принципе ничего страшного не произошло, Пыляев обыкновенный самец, который пытается защитить свою самку. И ничего он не сделает, ни один суд не примет его заявления, даже думать смешно. Развод состоялся, на совместно нажитое имущество Машка не претендовала – спасибо ей за это огромное, отдельную квартиру, алименты или долю в фирме тоже не требовала, вот пускай теперь локти и кусает. Кому какое дело, отчего супруги развелись. Развелись, и ладно. А насчет врача пусть Дамиан не старается, уж кто-кто, а коновал, который аборт делал, показания против Георгия в жизни не даст, понимает небось, что доктора, согласившегося на подобную аферу, посадят.

И вообще, какое дело, какой суд! О чем она вообще думает! Ни Пыляев, ни Мария до суда не доживут, а значит, и проблема сама собой решится. Аделаида Викторовна вздохнула с облегчением, действительно, что это с ней творится, нервы совсем расшатались…

К Гошке меня не пустили, я сидела на жестком стуле, ожидая непонятно чего.

– Простите, вы будете родственница Баюна? Георгия Алексеевича? – Я обернулась на голос.

– Я. – Сердце екнуло. Неужели Гошке стало хуже, и эта девушка сейчас скажет, что он умирает? Не хочу слышать! Ненавижу больницы!

– Вчера просто другая женщина сидела. Постарше. – Медсестра улыбнулась, демонстрируя крупные неправдоподобно белые зубы.

– Это мать.

– Я так и поняла. Вы не волнуйтесь, все будет хорошо. Он поправится! Обязательно! Знаете, какие у нас врачи, с того света вытащат! А у него ничего серьезного, отойдет после операции, и в другое отделение переведут. Повезло, что пьян был, трезвый защищается, мышцы напрягает, а у пьяного все удары как бы сквозь него проходят… У нас один пациент был, с девятого этажа упал, так выжил, представляете?

– Вы это всем рассказываете? – Мне не хотелось обижать девушку, но ее болтовня действовала на нервы.

– Только вам. Простите, но у вас лицо такое… Страшное. Вы его, наверное, сильно любите?

На вопрос я не ответила. Не знаю. Когда-то любила, и, как мне казалось, сильно, после развода сходила с ума… А теперь? Да, мне Гошку жалко. Любого человека жалко, но ведь жалость – это еще не любовь?

– У вас кольца нет. – Девушка присела рядом.

– Кольца? Ах, да… Нет. Нету. – После случившегося кольцо вернулось к Гошке, о моих правах на тоненький золотой ободок, воплощавший семь лет совместной жизни, и речи не заходило. – Сложная была операция? – Тема любви была неприятна, а медсестра не собиралась уходить.