Екатерина Лесина - Рубиновое сердце богини

—Нету! Ничего больше нету!

А ведь он не врет, определенно не врет. Там, в церкви, действительно не осталось ничего ценного, следовательно, можно закончить дело.

—Колька, взрывай!

—Есть!

—Постойте! – Батюшка кинулся к обреченному храму. – Вы же обещали! Вы же…

Взрыв заглушил звук выстрела, со стороны казалось, будто бегущий человек просто споткнулся, упал, да так и остался лежать.

Комиссар сделал знак собираться, в списке его команды оставалось еще восемь церквей, а план рекомендовалось выполнить досрочно, правда, за камень ему зачтут не один план, но молодой непримиримый борец еще не решил, стоит ли рассказывать о чуде начальству. В конце концов, разве он – не часть пролетариата, и разве не имеет права на ценности, которые были отняты у угнетателей трудового народа. Конечно, имеет. Следует все тщательно обдумать.

Воздух пропитался запахом гари.

После взрыва всегда пахнет гарью, но сегодня этот тяжелый аромат, вездесущий свидетель гибели старого мира, был особенно неприятен. Комиссар чихнул…

И я проснулась. Странно, сегодняшний сон походил на старую хронику, будто бы кино показывают. Никаких личных переживаний, когда кажется, что еще немного – и ты взаправду умрешь где-нибудь в песках призрачной пустыни, на темной от пролитой крови плахе или в грязной пустой келье… Все предыдущие сны были кусками чужой жизни, навязанными силой, а этот прошел сквозь мое сознание, не задев души. Оно и к лучшему.

Но какой странный запах. Тухлые яйца или испортившиеся продукты. Откуда в моей квартире взялись испорченные продукты? Ах, да, я же у Димки ночую, но все равно… Голова болит, тело тяжелое, не слушается, и кашлять хочется. Это из-за запаха… Знакомый… Такой знакомый запах… Газ. Точно, кто-то открыл газ, и отсюда запах, а еще тяжесть и тошнота. Нужно… Мысли путались, я знала, что нужно что-то делать, иначе этот запах меня убьет, но память подводила… И тело не слушалось. Воздух. Нужен свежий воздух, который не воняет газом…

Я не помню, как доползла до окна, дергала рамы, как сумасшедшая, а оно не открывалось, а потом вдруг рама поддалась, и больные легкие получили дозу самого лучшего лекарства. Кажется, меня стошнило прямо в открытое окно. Полегчало.

Откуда газ?

Кухня. Источник там. Вдохнув поглубже, я ринулась на кухню. Темно. Черт, свет включать нельзя, иначе газ взорвется. Темнота мешает. Стол слева, плита справа. Или наоборот? Нет. Точно, справа, в углу. Газ вырывался на волю с легким шипением, и тухлятиной воняло непереносимо. Сначала окно, легкие настоятельно требовали кислорода. Слава богу, здесь затруднений не возникло, перегнувшись через подоконник, я отдышалась. Теперь плита. Нащупать в полной темноте вентиль – задача непростая, но я справилась. Шипение затихло. Кажется, все.

Нет.

Пыляев. Где Пыляев? Черт. Здесь же невозможно дышать, и здравый смысл подсказывал, что самое время выйти на улицу, отдышаться, а потом позвонить спасателям. Но я не могла уйти. А если Димке плохо?

– Дима! – Горло саднило, и вместо полноценного вопля получился слабый писк полузадушенной мыши. Так не пойдет, я сама себя с трудом слышу. Надо вернуться в комнату и посмотреть. Но свет включать нельзя, и дышать тоже. Где-то я слышала, что если дышать через мокрую тряпку, то газ не опасен. Или там про дым рассказывали? Не уверена, но попробую.

Не знаю, то ли тряпка помогла, то ли открытое окно, то ли сила самовнушения, но я почти успокоилась. А вот Пыляева в квартире не оказалось: ни в комнате, ни на кухне, ни в ванной. Набросив на плечи куртку, я вышла во двор, пускай там холодно и по-весеннему мокро, зато газом не пахнет. Желание вернуться назад в квартиру возникло практически сразу – ночи в марте скорее зимние, чем весенние. Но здесь безопасно. Сколько нужно времени, чтобы газ выветрился? Пятнадцать минут? Полчаса? Час? Нет, за час я точно околею. Димка вернется и обнаружит мой хладный труп на лавочке у подъезда.

Димка. Мысли повернули в другую сторону. Снова исчез. Странно получается: стоит Пыляеву куда-нибудь исчезнуть, как со мной происходит очередной несчастный случай. Вот, к примеру, сегодня. Куда, скажите, можно уйти из собственной квартиры ночью? И не просто ночью – посиделки на кухне затянулись, и спать я легла около половины второго. Димка же сказал, что поставит себе раскладушку на кухне. Но на кухне его не было! Ни его, ни раскладушки, о которую, учитывая размеры кухни, я просто не могла не споткнуться. Значит, Пыляев не ложился. О чем это говорит?

Он врет. Это раз.

Он пытался меня убить. Это два.

У него почти получилось. Это три.

Неприятно, черт возьми. Это четыре.

Какая же я дура… Но за что ему меня убивать? И почему тогда газ? Пистолет ведь надежнее. Совесть взыграла, испугался, что не сможет выстрелить? Ведь куда проще повернуть вентиль и уйти по делам. Вернулся бы завтра утром, а меня уже и нет… А если бы квартира взорвалась? Вдруг бы я, проснувшись, свет включила? Что тогда? Тогда Пыляев приобрел бы себе новую квартиру. Да за те деньги, которые можно выручить, продав рубин, он себе десять квартир купит. Или двадцать. И сотню таких пустоголовых дур, как погибшая вследствие утечки газа Пигалица Мария Петровна. Меня трясло от холода, злости и обиды. Самое противное, что я совершенно не представляла себе, что делать дальше. Бежать? Куда? В Вимино? Глупо, Анастасия Павловна женщина замечательная, но Димка – ее сын, что бы она там ни говорила, она его любит. Звонить? Кому? Капитану Сапоцкину? И что он мне скажет? Посоветует уехать, «переждать недельку, пока не уляжется». Бамбр. Наверное, он бы сумел мне помочь, но…

Боже мой, как противно, я уже никому не верю. А если Толик тоже с ними? С какой стати сотруднику ФСБ, или из какой он там конторы будет, откровенничать с одной из подозреваемых? В таком случае выход у меня один: петлю на шею – и вперед, чтобы не мучиться.

– Маша?! Что опять случилось? – Димкино появление «из ниоткуда» меня почти не удивило. Должен же он был проверить, погибла я или нет, огорчился, наверное.

– Маш, да не молчи ты! Вставай! Мороз, а она в тапочках… – Пыляев силой отодрал меня от лавки, попытался подхватить на руки, охнул и сел, держась за колено. Болит, наверное. Впрочем, так ему и надо, убийце. Странно, почему мне не страшно? А если он сейчас пистолет достанет и пристрелит прямо здесь? Плевать. Мне сейчас как-то даже хорошо, сидела бы тут и сидела. А в квартире газ. Точно, я же газом надышалась, отсюда и равнодушие к собственной жизни.

– Дима, а зачем ты газ открыл? – Равнодушие равнодушием, но имею я право знать, за что меня пытаются убить.

– Газ? – Он посмотрел на меня, как на смертельно больного человека. – Какой газ, Маша?