Олег Рой - Капкан супружеской свободы

Тем не менее его звонков в Париже еще ждали, и он потянулся к своей потрепанной записной книжке. Пьер Сорель, так помогший ему в поисках бабушки, искренне обрадовался, услышав его голос, и даже спросил, не хочет ли Алексей попробовать себя в небольшой антрепризе, которую он сейчас затеял, однако Алексей вежливо поблагодарил приятеля и сказал, что подумает, ничуть не собираясь при этом исполнять этого обещания. Марина Морозова, его бывшая прима – из самых первых, давних, – вышедшая в свое время замуж за француза и перебравшаяся в Париж, едва узнав своего режиссера, окатила его волной бурных восторгов и предложила встретиться, но и здесь Алексей сумел отказаться, не обидев собеседника – что поистине удивительно, если вспомнить, что речь шла о женщине и актрисе. Вообще-то, собираясь во Францию, он подумывал о возможности такой встречи (Марина когда-то была для него чуть большим, нежели просто ведущей актрисой), однако теперь ее голос в телефонной трубке показался ему слишком далеким и слишком прокуренным… Еще несколько звонков – одному из организаторов Авиньонского фестиваля, бывшему приятелю по средиземноморскому круизу, французскому коллеге, с которым он познакомился в Венеции и… да, пожалуй, и все. Положив телефонную трубку в последний раз, Алексей Соколовский с изумлением понял, что дела его в Париже кончились, не успев начаться, и что нет у него в планах ничего иного, как только снова отправиться в особняк, уже слишком хорошо знакомый его чувствам.

Он так и не заехал в отель за картиной, привезенной из России и предназначенной в подарок бабушке, решив, что отдаст ее Наталье Кирилловне в последний день, перед самым отъездом, на прощанье. Весь вечер они тихо проговорили вдвоем о тех годах, о которых когда-то писала она в своем дневнике, и о тех людях, которых она знала в начале их жизни, а Алексей застал уже только в ее конце. Бабушка ни словом не обмолвилась ему о том, стало ли ей известно от невестки о гибели его жены и дочери, – только была особенно с ним нежна и чаще обычного пожимала его руку своей сухой, усталой, испещренной коричневыми старческими пятнышками ладонью. Эстель молчала почти весь вечер, изредка бросая на Алексей странные взгляды, не дающие ему покоя своей непонятной интонацией; он же, навсегда порабощенный своей благодарностью к ней за ту живую, любовную реакцию, с которой она встретила его признание в кафе, недоумевал, почему теперь она так отдалилась от него и где он сделал непоправимую ошибку.

Натали, словно из духа противоречия матери, напротив, громко шутила и хохотала четыре часа подряд, пытаясь отвлечь внимание Алексея от разговора с бабушкой, а под конец взяла с него твердое обещание в ближайшие дни познакомиться с ее друзьями из молодежной театральной студии и организовать для них нечто вроде мастер-класса. Он обещал ей это с легким сердцем, потому что оставшиеся дни в Париже были полны для него абсолютной свободой, и встреча со студентами могла привнести в эти дни осмысленность и радость, которых давно уже не было в его жизни. При этом Алексей едва ли отдавал себе отчет в том, что именно осмысленностью и радостью были наполнены для него утренние часы в музее д'Орсэ – и именно ради этих немногих, но таких счастливых часов он тянулся теперь к любому человеку, который мог помочь ему стать хоть чуть-чуть ближе к Эстель Лоран.

Нет, как хотите, а эти ребята были действительно прелестны. Соколовский и сам не ожидал, что он до такой степени не сможет глаз оторвать от того, что творили на маленькой импровизированной сцене соученики Натали. Это был театр, конечно же, любительский, но в нем не оказалось ничего от той «самодеятельности», которая так антагонистична подлинному искусству: ни ложного пафоса, ни многозначительной безвкусицы, ни сумятицы в выражении мыслей. Сюжет, разыгрываемый участниками студии, был расхож и знаком любому театралу, но они внесли в него столько свежести, изящества и молодого задора, что наблюдать за происходящим на сцене было светло и радостно.

– Вам нравится? – Натали подбежала к нему во время короткого перерыва – раскрасневшаяся, разгоряченная и такая юная, что он невольно залюбовался ею. – Мы не кажемся вам смешными?

Он искренне покачал головой.

– Совсем нет, напротив. Я с удовольствием работал бы с такими актерами. Я не понимаю языка, но он и не нужен в ваших этюдах; мелодия движения, интонации, речи и без того доходит до зрителя. – И, помолчав немного, он добавил, рассеянно глядя поверх ее рыжей головки: – Здесь все так естественно и просто, Натали. Естественно, просто и… красиво.

– Правда? – ее глаза засветились восторгом. – Вы даже не представляете себе, как это важно для нас. Ведь наш режиссер и мы все вслед за ним – большие поклонники вашего московского театра. А уж что было, когда я сказала ребятам, что вы мой родственник!..

Она обернулась к сцене и что-то крикнула на своем певучем французском; и в мгновение ока Алексея окружила стайка юнцов с блестящими глазами и разметавшимися волосами – светлыми, темными, золотистыми… Он не успевал пожимать протянутые руки, не успевал запомнить имена, звучавшие со всех сторон – «Николь…», «Жаннет…», «Тома…», – голова у него закружилась от изобилия звуков и впечатлений, но головокружение это было приятным и он не хотел избавляться от него. Студенты что-то говорили ему, его добровольная переводчица Натали с трудом умудрялась выхватывать из общего гомона какие-то фразы, а он только кивал головой то одному, то другому собеседнику и с невольной завистью, свойственной всем сорокалетним, думал о том, как же все-таки хороша молодость. Даже утомление придавало этим ребятам не вялость, а какую-то особенную медлительную грацию в движениях; даже запах пота в их плотном кружке казался не отталкивающим, а здоровым, спортивным и почти возбуждающим. Точно так же он, бывало, воспринимал и ощущал Татку, когда она прибегала со своего шейпинга, которым одно время увлекалась, и вихрем проносилась мимо работающего в кабинете Соколовского, одаривая отца поцелуем на бегу и обдавая той самой аурой спешки, свежести и безграничной молодости…

– А как вы думаете, мсье Соколовский, – раздалось над его ухом на довольно-таки плохом английском, и он моментально вернулся с небес на землю. Спрашивала высокая томная девушка – кажется, это она произносила имя Николь, решил он, – по-хозяйски державшая руку на плече парня, который был на полголовы ниже ее. – Как вы думаете, что можно сделать, чтобы чувствовать себя на сцене уверенней? Понимаете, нам всем не хватает актерского опыта.

Алексей подумал, что как раз актерский опыт и убивает иногда всю непринужденность молодежного театра, но не стал выражать своего мнения вслух. Он понимал, что его и пригласили сюда для того, чтобы он научил их чему-то… да все равно чему, лишь бы это исходило от такого мэтра, каким, по-видимому, считали его актеры этой крохотной студии.