Александр Анучкин - Золотой запас

Носорог так и не смог заснуть. Теперь, прищуриваясь на свет фар встречных машин, он гнал свой «БМВ» по прямой в сторону аэропорта, гадая, чем все это может завершиться. Эйфория отступила, пришло время холодного расчета. Куратору что-то от него надо. Это значит, что придется налаживать какой-то бизнес, поднимать старые связи и пугать старых знакомых своим голосом – голосом мертвеца, затосковавшего на том свете. Это как раз еще ничего. Это будет, по крайней мере, весело – такое хулиганское занятие, звонить из гроба и напоминать о долгах тем, кто, наверное, уже давно и с облегчением выкинул их из головы, перекрестился и выдохнул.

Но что захочет этот чертов подполковник? Почему он, кстати, подполковник? Носорог впервые в жизни задался этим вопросом. Когда они познакомились – без малого пятнадцать лет назад, – этот молодой щеголь уже носил две большие звезды. В таком возрасте это возможно всего в паре случаев: или ты чей-то протеже, или – добыт свои погоны кровью. Без преувеличения, кровью. Своей, чужой – не важно. Важно, что большой.

Костя не сомневался: этот человек убивал, убивал неоднократно и без сожаления. Мог бы давно убить и его, но не сделал этого лишь потому, что Носорог ему нужен. Носорог исполнял деликатные поручения, которые, как говорит куратор, куда-то записываются, а это – индульгенция. Это пропуск в рай и бумажка для выхода на свободу – если что. А заслужить ее очень трудно: нужно убивать, нужно уметь быстро найти очень много денег, оружия или взрывчатки, нужно украсть трехлетнего ребенка или изнасиловать тринадцатилетнюю девочку. Все это Костя уже делал по указанию куратора и, видимо, теперь будет делать вновь. И все это – включая изнасилования – делается «в интересах безопасности государства, старичок» – так говорил всегда молодой щеголеватый подполковник.

Костя чуть не заснул за рулем – встречный туристический автобус ослепил его фарами и оглушил сигналом клаксона. Носорог нервно дернулся и лишь в последний момент смог совладать с машиной, улетающей через обочину в арык. Турецкий диктор что-то невнятно бормотал по радио. Если верить указателям, до аэропорта осталось еще семнадцать километров. Времени до прибытия рейса – чуть больше часа. Ничего, подождем. Ждали уже, умеем. Носорог часто говорил о себе во множественном числе.

Директор ФСБ внимательно разглядывал казенный бланк. Результаты экспертизы, конечно, могли шокировать любого, но только не его. Тем более что внутренне он уже давно был готов к чему-то подобному. Эксперт должен был ответить на несколько вопросов, кратко, четко и понятно. Со своей работой он справился.

Вопрос первый. Является ли металл, из которого состоят представленные слитки, золотом? Если ответ «да», то каков процент золота?

Ответ первый. Указанный металл, представленный для исследования, является сплавом. Процентное содержание золота, одинаковое в каждом из десяти проверенных слитков, не превышает 60 %.

Вопрос второй. Содержатся ли в слитках, представленных на исследование, посторонние примеси? Если ответ «да», то какие именно?

Ответ второй. В представленных слитках действительно содержатся посторонние примеси, которые можно определить как медь.

Вопрос третий. Каким именно образом изготовлены слитки?

Ответ третий. Слитки изготовлены в заводских условиях, никакой дополнительной обработке или переработке не подвергались.

Дополнительный комментарий эксперта.

Детальное исследование представленных слитков позволяет сделать однозначное заключение: они изготовлены в фабричных условиях, с использованием сертифицированной техники. Основные параметры, как то: размер, вес и геометрия, – полностью совпадают с размером, весом и геометрией стандартных слитков, представленных для сравнения Центробанком. Процентное содержание металлов в данных слитках полностью совпадает. Дополнительно исследованные слитки, представленные Центробанком, также не являются золотыми на 100 процентов.

Директор ФСБ шумно выдохнул и укусил себя за верхнюю губу. Он очень хотел задать кому-нибудь вопрос: с каких пор в хранилища начали поступать фальшивки, – но прекрасно понимал, что никто ему не ответит. То есть, конечно, наверняка есть осведомленные люди, вот только сам директор не знает их имен или номеров телефонов. Теперь нужно сообщить обо всем президенту. Его реакцию, в принципе, можно предугадать. «Господи, за что мне это?» – подумал директор и поднял глаза. Но там, где могла бы находиться икона, висел портрет поляка-убийцы Дзержинского. Железный Феликс не отвечал и никаких знаков не подавал.

Директор еще раз шумно выдохнул и протянул руку в сторону белого эбонитового аппарата с двуглавым гербом вместо диска. Президент ответил после четвертого гудка.

Если бы он знал, то у него, безусловно, был бы повод гордиться. Решение о его ликвидации принималось на самом высоком уровне – выше только звезды и объявление войны. Так получилось, что он оказался самым слабым звеном, самым опасным винтиком в огромной машине. Опасным и лишним. Он, как это обычно говорят в дешевых книгах и фильмах, слишком много знал. Нет, конечно, никто не нес ответственности за гибель его близких, за кровь и слезы, которые лились уже несколько лет подряд, напрямую. Просто так вышло.

Люди, принимавшие решение, тоже втайне сожалели о том, что случилось. Они по-своему любили и свою страну, и свой народ. Они просто не любили, когда из избы выносился такой сор. Кто знает – ведь он вполне мог оказаться (и, скорее всего, оказался бы) тем настоящим русским патриотом, человеком, который ради покоя родной страны ограничит себя во многом, если не во всем. Он вполне мог промолчать или сказать только то, что надо. Он умел. Но никто не знал – даже и он сам, что греха таить, – как выйдет на этот раз. Наверное, он не смог бы молчать. Так решили и люди, находившиеся сильно выше. Люди, решавшие и определявшие. Именно потому он и превратился в мишень, в опасную – и даже очень опасную – помеху.

Но все деградировало. Остались в прошлом те советские спецслужбы, о которых пели песни и рассказывали легенды. На помощь государству вновь пришли парни с ледорубами в руках. Пришли и нарубили.

Нет, конечно, президент не знал о нем, не помнил его имени и фамилии, никогда не видел его лица. Но именно он сказал – «убить». Точнее – «убрать», «уничтожить», сделать так, чтобы он молчал. Одним словом, устранить помеху. А дальше – работали исполнители. Они были безусловными профессионалами, но на общем фоне их работа оказалась слишком топорной. Они считали, что можно убить хоть тысячу, чтобы достичь цели. Более того – они были уверены, что именно такой способ убийства вызовет меньше всего подозрений. Майор Баринов был против с самого начала, но кто будет слушать простого майора, когда решается судьба огромной страны? И даже сам Баринов не возражал, не возражал даже до того момента, пока на его груди не отпечатался след радиатора большого грузовика, он считал, что парень может быть полезен, что не надо с ним так. В его отеческой заботе было слишком много убийственной любви к чему-то большему, к чему-то такому, ради чего может быть уничтожено все человечество.