Михаил Климман - Затерявшийся в кольце бульваров

Дорин недоверчиво покосился на нее. Нет, вроде Марина не подмигивает и не показывает язык, ведет себя, как всегда.

– Привет. Фишерович должен прийти, принести свои книги.

– Книги? – Марина даже перестала протирать фарфоровую фигурку. – Неужели решил с чем-нибудь расстаться?

– Да нет, мемуары написал старый зануда.

– Так мы что, будем теперь торговать «новьем»? – Толстушка опять принялась за работу.

– Ну, понимаешь, не могу я старику отказать, тем более что он, хоть и зануда, иногда может быть полезен.

Сзади раздалось покашливание, и, повернувшись, Андрей увидел у входа улыбающегося Фишеровича. Улыбались одинаково все, кто его видел с самого утра, кроме Марины. Во всяком случае, поздоровался он так:

– Здравствуй, проказник. Пойдемте разгружать такси…

Дорин, которого никто никогда не называл «проказником», хотел было вцепиться в старика, чтобы разобраться наконец в том, что происходит, но решил сначала помочь разгрузить машину. Он взял по две пачки в каждую руку и понес их в магазин. Глеб Аверьянович шел позади с пятой, последней, мелко и как-то гнусно прихихикивая. Андрей бросил свою ношу на прилавок, резко повернулся к старику:

– Так, давайте выкладывайте.

– Что? – деланно изумился тот.

– Что, скажите мне бога ради, случилось? Почему сегодня все грязно подмигивают и гнусно улыбаются?

– А вы не знаете? – Фишерович быстрыми движениями вскрыл пачку, достал один экземпляр своего труда, открыл его и с удовольствием погрузился в чтение.

– Нет, – еле сдерживаясь, ответил Дорин.

Марина, бросив свои дела, удивленно смотрела на мужчин.

– Вчера вечером по телевизору в программе «Ночные радости», – в голосе Глеба Аверьяновича слышалось ликование, – показали, как вы в одном из этих веселых клубов лихо отплясываете со стриптизершей, тоже, кстати, в голом виде…

– Она в голом виде? – ошарашенно спросил Дорин.

– Оба… Оба… – радостно сообщил Фишерович.

– А… А почему вы решили, что это я? – в голосе Андрея еще теплилась надежда. – Похож был на меня?

– Зачем? – удивился мучитель. – Диктор сказал: «Посмотрите, как веселится один из известнейших московских антикваров Андрей Дорин». Нет, извините, он сказал не «веселится», а «зажигает». Да-да, «зажигает». Кстати, а когда это вы стали одним из «известнейших московских антикваров»?

Андрей за весь день так и не обратил внимание на то, что Лена ни разу не позвонила. Последние несколько месяцев она уже начала выходить из дому не только для того, чтобы погулять с Сонечкой, но и по делам. Валера вел ее магазин, в общем, пристойно, но поскольку ничего не понимал в материале и был просто дипломированным торговцем, то занимался только продажами. Полки постепенно пустели.

Дорин, как мог, пополнял товарный запас, но ему тоже не хватало знаний и опыта. Он перенес часть книг (в которых он разбирался лучше Лены) из своей лавочки в большую галерею жены и тщательно следил за тем, чтобы шкаф был наполнен качественным и хорошо смотрящимся товаром. Но этот шкаф был каплей в трех огромных торговых залах Лениного магазина. Салон требовал настоящего хозяина, а не «дипломированного менеджера», и Андреевская, понимая это, старалась распределить свое время между дочерью и любимым делом, пытаясь наладить все так, чтобы никто не страдал.

Но где бы она ни была – в галерее, дома или на выезде, два-три раза в день супруги обязательно перезванивались. Причем Лена, прекрасно понимая, что время антикварного дилера может быть до отказа наполнено суетой, не обижалась, когда Дорин не звонил, а набирала его сама и терпеливо перезванивала, если он был занят.

И сегодня у Андрея был именно такой день. Глеб Аверьянович принес телефон Романа Антоновича, владельца библиотеки многотомников, и потребовал, чтобы Дорин позвонил в его присутствии. Если телефон действующий и библиотека на месте, старый зануда хотел получить десять процентов от продажи. Именно так, не от покупки, что было бы естественно, а от продажи. На вопрос Андрея, почему вдруг такая перемена в правилах игры, Фишерович объяснил, что понимает, как Дорин опустит хозяев библиотеки (по сведениям Глеба Аверьяновича, сам Роман Антонович умер, и коллекцией ныне распоряжаются вдова и дочь). С другой стороны, он, Фишерович, понимает, как в нынешнее время, когда в моде ив спросе не «настоящие книги», а золотые корешки, он, Андрей, засадит клиенту такое великолепное собрание. Вот поэтому…

Дорин в ответ рассказал анекдот про старого еврея, который поймал золотую рыбку, и она обещала ему, как и положено, исполнить три его желания за ее свободу. Тогда еврей сказал: «Особняк в Барвихе трехэтажный на двадцать комнат, пентхаус пятнадцатикомнатный в новом доме в пределах Садового кольца, счет на миллиард долларов в швейцарском банке – это раз…»

Фишерович посмеялся своим гнусным смешком, но в ответ сказал, что там, в коллекции Романа, есть предметы, от которых и он бы не отказался сегодня, и условие свое оставляет прежним. Тогда Дорин вежливо попросил его выйти вон и постараться позабыть дорогу в магазин. Пачки с пресловутыми «Рассказами старого собирателя» Андрей обещал честно сложить у дверей своего магазина и даже не бросать в лужу.

Не то чтобы ему жалко было дать старику больше денег. Дело даже и не в том, что это было бы не по правилам. Просто подобную сделку, которую предлагал Фишерович, можно было проворачивать только с проверенным и терпеливым человеком. Потому что библиотека только покупается одномоментно, а продается долго и по частям. Представив себе, как милейший Глеб Аверьянович каждый день звонит и интересуется, что именно продал Дорин и за сколько, недоверчиво выслушивает ответ и горько сетует, что такими темпами тот с ним до конца жизни не расплатится, Андрей передернул плечами и вежливо показал старику на дверь.

Тогда Глеб Аверьянович опять гнусно захихикал и сообщил, что все предыдущее было просто шуткой. Он протянул Дорину листок с номером телефона и, сказав, что, не смотря ни на что, верит, что он его не обманет, отбыл наконец восвояси.

Вся эта эпопея длилась почти два часа, потому что вчера, видимо, вышла реклама в газете, и сегодня с самого утра телефон разрывался от звонков людей, желающих быстренько, но за немалые деньги продать Андрею всякий хлам, который они считали антиквариатом. Некоторые приезжали без звонка, чем немало озадачили Дорина, которому казалось (он, правда, уверен в этом не был, потому что сам текст передавала в редакцию Марина), что адреса в объявлении он не указывал.

Таким образом, за то время, пока Фишерович разрушал ему мозг, Андрею пришлось отбиться от двух погнутых самоваров, примерно десяти икон «деревенских писем», одной керосиновой лампы и недобитого кузнецовского сервиза «в голубой цветочек». Слава богу, никто не принес книг, а то бы комментарии милейшего Глеба Аверьяновича, которыми тот сдабривал каждую появляющуюся из пакетов и сумок вещь, наполнили бы помещение таким ядом, что пришлось бы закрывать магазин.