Валерия Вербинина - В поисках Леонардо

– Конечно, месье Деламар их ищет, – покладисто согласилась Амалия. – Однако, хотя мы и находимся в замкнутом пространстве, он до сих пор никого не сумел найти, что меня сильно беспокоит.

– Думаете, вам удастся то, что не удалось ему? – фыркнул агент.

Амалия метнула на него быстрый взгляд.

– Да, – не колеблясь ни секунды, ответила она.

– И на чем же основано ваше убеждение?

– Знаете, – медленно проговорила Амалия, – когда я увидела несчастного адвоката в кресле и с моим ножом в груди, я поняла, что мне брошен вызов. И я приняла его, не колеблясь. Месье Тернон совершил большую ошибку, воспользовавшись моим ножом. Ему не следовало делать этого, потому что теперь я уж точно не отступлюсь.

– Неужели вы сами верите в то, что говорите? – поразился агент. – Это же просто глупо!

– Нет, – отрезала Амалия. – Это будет справедливо, только и всего.

– Ради бога, – пожал плечами Рудольф. – Только на меня можете больше не рассчитывать. Я умываю руки. Хватит с меня и того, что произошло сегодня.

– Как вам будет угодно, – отозвалась раздосадованная Амалия. – Справлюсь и без вас!

К последней фразе, произнесенной по-немецки, она вполголоса добавила несколько слов по-польски. Однако настырный кузен и тут сумел уесть ее.

– Кстати, я немного понимаю этот язык, – заметил он, – и то, что вы сказали, приличные барышни даже в мыслях не смеют произнести.

– Кузен, – промолвила Амалия в изнеможении, – вынуждена поставить вас в известность, что вы невероятный зануда.

– А вы, кузина, на редкость невоспитанны. После того, как я, можно сказать, спас вас, вы могли бы отзываться обо мне хоть чуточку любезнее.

– Знаю, – раздраженно сказала Амалия. – Но я же вижу, что вы мне не верите! Вы думаете, что раз Боваллона убили моим ножом, значит, это моих рук дело, после чего я каким-то образом проникла в сейф и взяла оттуда ожерелье, причем была так глупа, что забыла его у себя в сумочке. – Она села на кровати, щеки ее горели. – Знаете, кузен, после того как только благодаря мне вы сумели отыскать сами знаете что, вы могли бы быть ко мне хоть чуточку великодушнее!

– Я ничего такого не имел в виду, – залопотал растерянный германский агент, потеряв голову. – Но это ожерелье и впрямь…

– А, да идите вы к черту с вашим ожерельем! – крикнула Амалия, подскочила к нему, выхватила бесценную драгоценность у него из рук и, подбежав к окну, с размаху швырнула его в воду. – Вот вам! Теперь вы довольны? Не нужны мне ваши жалкие украшения и ваше дурацкое заступничество. Убирайтесь и оставьте меня в покое!

– Не смейте разговаривать со мной в таком тоне! Я Рудольф фон Лихтенштейн, и я не потерплю…

– Это моя комната. Вам помочь найти выход, или вы справитесь сами?

– Ах так! Тогда я отрекаюсь от вас. Вы мне не кузина больше, вы…

– А вы мне не кузен. Прощайте! Желаю вам страдать морской болезнью до скончания веков! Чтоб вас начинало выворачивать наизнанку при одном виде лужи! И чтобы вы никогда, слышите, никогда от нее не излечились!

Уходя, Рудольф фон Лихтенштейн так грохнул дверью, что она едва не слетела с петель.

– Болван! – крикнула Амалия по-русски ему вслед.

Она топнула ножкой и прикусила губу. Господи, до чего же она устала! Поскорее бы подошло к концу это томительное плавание!

Амалия заперла дверь, сделала короткую запись в дневнике, разделась и легла спать.

Шон О’Рурк стоял на нижней палубе, отведенной для третьего класса. В каюте было душно, и он, нашарив в кармане папиросу, решился пойти покурить.

Он смотрел на океан и думал, какой же тот огромный. Уже третьи сутки они плывут по нему, а конца-краю все не видно. Потом его мысли перенеслись к родной деревушке, затерянной среди холмов Ирландии, и к Энни, девушке, которую он любил.

Молодые люди собирались пожениться, но у них не было денег. Энни мыла полы в господской усадьбе за гроши, Шон сидел без работы. Одно лето он нанялся объездчиком лошадей, но его скоро уволили. Он не жаловался, просто жить становилось все труднее и труднее, и тогда он решил уехать в Америку, где, говорят, работы непочатый край и при желании можно неплохо заработать. Они с Энни условились, что как только он поднакопит немного денег, он вернется обратно, и тогда они поженятся.

Шон вздохнул. Папироса почти догорела, и он щелчком швырнул ее в волны. Да, судьба частенько сурово обходится с такими, как он. Кажется, руки есть, и работать он умеет, и не отлынивает, а вот – не везет, и все. И Энни – такое золотое сердце, а вынуждена стоять целыми днями на коленях, драить полы да вытирать пыль, в то время как некоторые раскатывают в золоченых каретах. Все-таки бог несправедлив, ох как несправедлив! Не настолько уж они дурные люди с Энни, чтобы так немилосердно с ними обращаться. Молодость-то проходит, время летит, и потом, никто не знает, когда ему удастся вернуться из Америки. Он и на билет-то с трудом денег наскреб, все лето в Нормандии фрукты собирал для тамошних фермеров да ухаживал за скотиной. И натерпеться ему пришлось всякого, потому что нормандцы, хоть и не такие сволочи, как англичане, но все равно народ неприветливый и прижимистый. Правда, сидр у них… эх… хорош нормандский сидр, ничего не скажешь! Когда у него, Шона, будет свой участок, он непременно посадит на нем яблони и займется изготовлением сидра, хотя, конечно, когда еще это будет… Может быть, и Энни его не дождется. Вот если бы что-нибудь случилось, что помогло бы им выбраться из беспросветной нужды… что-нибудь хорошее… Но об этом даже и мечтать страшно…И в то же самое мгновение что-то брякнулось у ног Шона на палубу.

Ирландец зажмурился от ужаса. Потом, так как ничего не происходило, открыл глаза. Луна бежала меж облаков, как кривой, недобрый глаз. Остро поблескивали редкие звезды. Гудя, пароход пересекал ночь.

«Померещилось», – с облегчением решил Шон. И тут же увидел нечто сверкающее, манящее, красивое у самых своих ног.

Все еще не веря своему счастью, он нагнулся и, быстро оглянувшись, – не видит ли кто, – подобрал божественный дар. У него аж дух захватило от взгляда на то, что он держал в своих руках. Похоже, чудеса все-таки случаются на свете. Потому что это было настоящее чудо.

«Домик. Для нас с Энни… И чтобы были яблони, и сливы, и клубника – все, как полагается. И ребятишки. Трое. Нет, четверо… – Мысли Шона скакали и путались. – Спасибо тебе, господи, спасибо».

Из дневника Амалии Тамариной.

«24 ноября. Адвокат Боваллон выбыл вторым – после мадам Эрмелин. Драгоценности исчезли. Леонар по-прежнему не найден.

Сюрприз в моей сумочке. Слава богу, все обошлось благодаря находчивости моего кузена.

Пока у меня слишком много вопросов и ни одного ответа. Самый главный – кто взял мой нож для разрезания страниц? За что Леонар мстил адвокату? И, наконец, при чем тут таинственный Белоручка, вор-легенда, который увел драгоценности княгини Лопухиной и актрисы Бержерак? Впрочем, у меня впереди еще целая неделя, чтобы все выяснить».