Валерий Воскобойников - Те же и Скунс – 2

– Фу!.. – заорал страшным голосом Алексей. Гнев Божественного Хозяина шарахнул пса, точно стена, неожиданно возникшая перед носом. Кавказец, мчавшийся вброд через небольшое внутреннее море, разлившееся на детской площадке, «затормозил» так, что из-под лап взвился целый девятый вал брызг и вымочил ему брюхо и вообще всю шерсть, вернее, ту её часть, что ещё оставалась сухой. После чего Рекс потерял к заклятому врагу всякий видимый интерес. Повернулся и потрусил назад к «Москвичу».

– Дядя Лёша, он не простудится? – спросила Стаська, ощупывая сплошь мокрого пса. На Снегирёва она старательно не смотрела, и он, кажется, понимал почему. Ей так хотелось, чтобы произошло чудо и кто-то воскрес, что она едва не поверила. В сказку, которую сама же нарисовала…

Теперь вот смущалась, отводила глаза. Потом пришла к выводу, что дальнейшее гуляние было Рексу всё же противопоказано, и вместе с тётей Ниной повела кавказца домой – мыть грязные лапы, вытирать большой тряпкой, чесать пышную шубу специально купленной щёткой… Стаська тянула за поводок, но Рекс не сразу дал себя увести. Божественный Хозяин внятно излучал нечто, именуемое прощанием, и Рекс тянулся к нему и скулил, заглядывая в лицо… Со стороны, слава Богу, это выглядело так, словно пёс извинялся за недостойное поведение. Он оборачивался, пока в парадном не хлопнула дверь.

Снегирёв смотрел на эту дверь, скрывшую от него Стаську, и электрическое пламя, возникшее, как обычно, без предупреждения, растекалось в груди, скручивалось невыносимым жгутом, выпускало во все стороны убийственные щупальца боли. Лифт пошёл вверх, его было хорошо видно сквозь окна лестничной клетки. Вот спустился противовес… потом всё остановилось… и ещё одна дверь отгородила его от того последнего счастья, которое ему было на этом свете отпущено… Стаська не сказала ему «до свидания». Предполагалось, что они с Валерием Александровичем запрут сейчас машину в гараж и вернутся, купив по дороге что-нибудь вкусненькое к столу: надо же, в самом деле, хоть как-то отметить счастливое возвращение «Москвича»… И ведь он мог, всё ещё мог…

Ничего он не мог. Потому что мёртвые не воскресают. Не должны воскресать…

– Ну что? – сказал Жуков. – Поехали? Снегирёв очнулся и понял, что Валерий Александрович обращался к нему уже не впервые.

– Поехали, – ответил он и сел справа. Оттуда, где они стояли, хорошо просматривалась арка в соседнем доме, выводившая на Московский проспект. Та самая арка. Кирину могилу Алексей посетить уже не успеет. Может быть, он посмотрит в ту сторону из иллюминатора самолёта. Если ему повезёт…

«Москвич» осторожно втянулся внутрь покосившегося металлического сооружения, сорок лет назад гордо именовавшегося гаражом. Жуков заглушил двигатель, поставил «грабли» на педали и некоторое время разбирался с сигнализацией. Включал её, выключал и пытался нарушить. Маленькая сирена, приделанная под капотом в укромном – не сразу найдёшь – местечке, сперва предупреждающе вякала, потом начинала вопить как резаная. В замкнутом и гулком объёме била она по ушам садистки, достигая болевого порога. Сигнализация была не какой-нибудь занюханный «Клиффорд» и подавно не «Престиж» – своя собственная, фирменная, какую делал только Никита Новиков и ставил на машины только Кольчугин.

– А то во-он из того гаража недавно «девятку» новенькую увели, – пожаловался Валерий Александрович Снегирёву. С некоторых пор он стал очень чувствителен ко всему, что касалось автомобильных угонов.

Алексей, пожал плечами:

– Значит, нацелились. Они уж если конкретно нацелятся, так ничто не спасёт. Специалисты такие имеются…

Боль понемногу выпускала его из тисков, становилась тупой, ноющей. Почти терпимой.

Жуков навесил на гаражные ворота огромный древний замок и решил быть оптимистом:

– С другой стороны, высококлассных угонщиков всё же не пол-Питера, и поэтому вероятность… Слушай, Алексей. Я, честное слово, даже не знаю, как мне тебя…

– Ты меня уже за всё хорошее на всю жизнь вперёд, – сказал Снегирёв. Жуков посмотрел на него, и Алексей внезапно показался ему пьяным. Было такое впечатление, что он с большим трудом двигался и говорил. Валерий Александрович чуть не спросил его о самочувствии, но удержался, понимая, что тот всё равно ему не расскажет. Или отбрехнётся дежурным «нормально». Хотя глаза почему-то из белёсых сделались чёрными, так расплылся зрачок.

Снегирёв между тем дёргал молнию, расстёгивая сумку, висевшую на плече.

– Стаська, – сипло выговорил он, и Жуков позже сообразил, что получил-таки на все свои вопросы ответ. – У неё день рождения… в мае. А я… в командировку должен лететь…

– Так до мая слава Богу ещё, – удивился доктор наук. – А куда, если не секрет?

Снегирёв, не слушая, извлёк из сумки коробочку с нарисованным на ней симпатичным маленьким телефоном и надписью «Nokia». И протянул Валерию Александровичу:

– Отдашь… Разрешение, все документы внутри… про оплату не беспокойся… Ей скажешь, пускай кармашек сошьёт и под курточкой носит… чтобы жулики не отобрали…

Говорил он действительно с трудом, потому что воздух жёг горло и не достигал простреленных лёгких. И глаза вправду были двумя дырами. В чёрную космическую пустоту.

Жуков молча взял у него коробочку. Она была невесомой. Валерий Александрович вдруг понял – как они с Алексеем когда-то познакомились здесь, у этого гаража, так здесь же и попрощаются. Здесь и сейчас. И похоже, что навсегда.

– Ещё, – сказал Снегирёв. И протянул небольшой бумажный квадратик. Жуков поправил очки и увидел длинный ряд цифр, перемежаемый кое-где плюсами, чёрточками и скобками. – Это аварийный телефон, – продолжал Алексей. – На самый крайний… если вдруг вовсе безвыходное… если что-то со Стаськой… по нему меня в любой точке… планеты…

Он всё-таки задохнулся и замолчал.

– Я так понимаю, – тихо проговорил Жуков, – что номер этот совершенно секретен и никакому разглашению не подлежит?..

Снегирёв нехотя кивнул. Вид у него в данный момент был такой, что краше в гроб кладут. Причём существенно краше. Что-то изменилось в его лице, что-то заострилось, запало, судорожное напряжение сдвинуло мышцы, и Жукову померещилось сходство с портретом, висевшим на стене в Стаськиной комнате. Он не удержался и спросил:

– Алексей, ты… вернёшься?..

Снегирёв поднял на него пустые глаза. Теперь в них не было даже боли. Даже боль выгорела дотла, до серой золы, и её унёс ветер.

– Если меня убьют, – сказал он, – ты об этом… узнаешь. Тогда… Стаське скажешь… тебе и Нине… спасибо… Да… ещё… картину, которую мне сегодня показывала… пускай сохранит…

Повернулся и быстро зашагал через подворотню на Варшавскую улицу.