Елена Милкова - Те же и Скунс

Снегирёв подхватил кота и устроил у себя на руках. Васька тут же прекратил изображать жертву произвола: блаженно заурчал и зажмурился, подставляя для чесания шейку.

– Не уследила я сегодня за ним… – трагически продолжала тётя Фира. – Выскочил в коридор… а там, видно, на кухню… Или, может, в комнату к кому забежал… Он же маленький, ему всё интересно… И его, вы только представьте, Алёша… его водой кто-то облил… Весь мокренький прибежал, еле отогрела… не заболел бы теперь… – Тётя Фира разыскала под подушкой платок и горестно высморкалась: – Я даже догадываюсь, кто именно мог сделать такую жестокость над несчастным животным… – И сбилась от волнения с правильного русского языка: – Алёша, среди здесь завёлся садист!..

– Не «среди здесь», тётя Фира, а «между тут»!.. – безо всякого пиетета к её несчастью захохотал Снегирёв. – Тётя Фира, дорогая моя, он же у вас норвежский лесной. Мы что с вами в книжке читали? Его предки в дождь и в снег по двору за крысами бегали. В непромокаемых шубах!..

Он спустил кота с рук, и тот как ни в чём не бывало опять запрыгнул на столик. В это время тостер звонко щёлкнул, выдавая два румяных сухарика. От неожиданного звука Васька взлетел на полметра в воздух и на всякий случай скрылся под шкафом.

– Да что вы мне говорите, Алёша… – заплакала убитая горем хозяйка. – Посмотрите, какой пугливый сделался… теперь всего будет бояться, людям доверять перестанет… Вы никогда не слышали, ветеринарные невропатологи у нас есть?..

Снегирёв разлил по чашкам кипяток, заваривая супчик, потом усадил тётю Фиру и поставил ей на колени поднос:

– Пейте, пока не остыло.

– Есть пальчики! Есть, родимые!.. Дубинин вихрем влетел в кабинет.

– Застрелю, – пообещала Пиновская. – Или сама застрелюсь!..

– В любом порядке, Мариночка. Дивный дукатик вы для нас раздобыли, такой разговорчивый!.. И Васин незабвенный отметился, и нарвские полицаи, и Виленкин, куда ж без него… Но главное, главное…

Пиновская зорко прищурилась:

– Никак Скунса нашли?..

Дубинин запустил все десять пальцев в остатки шевелюры, видимо стараясь придать ей сходство с лысеющей щеткой.

– Значит, так. Француз. Он же Сорокин Пётр Фёдорович, тридцать пятого года рождения, четырежды судимый, преступный авторитет. На свободе уже семь лет… Специализируется на хищении и контрабандном вывозе за границу антиквариата, икон, произведений искусства. Кличка дана за любовь играть утонченного интеллигента…

– Пока всё сходится.

– Если считать, что дукат действительно виленкинский и был у него украден. В списке ведь не значился…

– Допустим, дело было так… – Пиновская зашарила по карманам в поисках семечек. – Виленкин решает продать дукат, причём за границу. Зачем? Это другой вопрос… Официально, естественно, никак. Он за помощью к Французу, который на таких делах собаку съел, и тот берётся переправить монету в Эстонию. A заодно, побывав у коллекционера, из общих соображений решает квартирку «поставить»…

– Пожалуй, – кивнул Дубинин.

– Вот-вот. То-то он и вертелся всё время, как свинья на верёвке. Найдем Француза – всплывёт и дукат… Что, есть рабочая гипотеза?

– Есть, – согласился Дубинин. – Хотя с какой бы стати нашему «терпиле» бояться дуката, лично мне непонятно… Впрочем, это другой вопрос, как вы любите выражаться… Я тут поднял все досье на Француза… Знаете, где он родился? Какие-то Богом забытые Колёсные Горки Калининской области, ныне Тверской. Образование – шесть классов, в первый раз сел по малолетке. Дальше сплошные зоны… Вот, стало быть, где воспитывают рафинированных интеллигентов с французским прононсом…

– Ага, – сказала Пиновская, – по-французски шпрехает, а сам за щекой лезвие перекатывает…

– Да уж наверняка не без этого…

– Ну, а у меня достижения как всегда скромные. Пока вы изучали досье великого человека и здоровались с ним за руку через дукат, я тихо и богобоязненно получила список всех совместных предприятий, работающих с Коткой… И знаете, что за фирму я подчеркнула красненьким карандашиком?

– Мариночка…

– «Балт-прогресс», – Пиновская сняла очки и стала их протирать. – Фамилия директора-распорядителя – Петрухин. Чисто случайно она ничего вам не говорит?..

– Ага!.. – обрадовался Осаф Александрович. – Что, что вы там говорили насчёт того, что я Скунса нашёл?..

Как устроить, чтобы компания дачных воришек, привыкшая безнаказанно гадить в домах стариков, не только зареклась на дальнейшее, но и в зародыше похоронила всякую мысль о возмездии за наказание?.. А очень просто. Сделать, чтобы им было очень, очень страшно.

Tак как никогда в жизни не было и, даст Бог, не будет. Страх определённой интенсивности имеет свойство крепко запоминаться. Как и место, где этот страх приключился. Туда совсем не хочется возвращаться…

На полу жалкими кучками валялись мелкие вещи, выброшенные из шкафа и ящиков. Старый будильник с разбитым стеклом и вывалившимися шестерёнками: его расколотили об печку. Перевёрнутые постели, большое зеркало, на котором губной помадой было начертано нецензурное слово…

Трое двадцатилетних оболтусов неторопливо закусывали хозяйской едой, открывая трёхлитровые банки с огурчиками-помидорчиками, компотами и вареньем, Они дегустировали содержимое, потом выплёскивали его на пол и доставали новую банку.

…И тут, распахнутая страшным ударом, грохнула о стену входная дверь. Без каких-либо предупреждений в дом влетел жуткий омоновец. Пёстрый камуфляж, тон-фа, бронежилет, на лице чёрная маска, у пояса наручники, автоматное дуло зловеще смотрит вперёд… Семён Фаульгабер в полном боевом снаряжении был зрелищем не для слабонервных.

– Лечь на пол!!!

Троицу одновременно хватил кондратий. У одного выпал изо рта надкусанный огурец, другой так и замер с раскупоренной банкой в руках, не замечая, что маринад стекает на брюки. Третий начал сползать с колченогого табурета, на котором сидел.

Автомат щёлкнул предохранителем:

– Лечь!!!

Повторный приказ сопроводили такие чудовищные матюги, что у державшего банку ослабли от ужаса пальцы. Трёхлитровый сосуд выскользнул на пол и треснул с глухим хлопком, прозвучавшим, как выстрел.

Этот звук – мама, мама, СТРЕЛЯЮТ!!! – прозвучал сигналом к истерике. Двое одновременно бросились к распахнутому окну, но один оттолкнул другого, и менее везучий с воем устремился в кухонную дверь. Третий от отчаяния попытался прошмыгнуть мимо Кефирыча, только лучше бы он этого не делал. Удар, нанесённый в четверть силы (не убивать же, действительно!), пронёс довольно крупного парня через всю комнату и распластал на полу. Среди раздавленных помидоров, растоптанных огурцов, сваренной для внуков малины, сухарей и немудрёных конфет, выброшенных из буфета…