Константин Кульчицкий - Заказ

– Иди, лентяй, топай, – беззлобно ворчала старушка. – Ох и грязнули вы, мужики!.. Ну-ка пошевеливайся, валенок…

Увидев Панаму, соседка заулыбалась:

– Вечер добрый, Антоша, вы борщика горяченького не хотите?.. А то у меня на плите ещё не остыл, так вы наливайте… Да иди же ты, пострел! – вновь подтолкнула она внука. – Чего вылупился?

Кирюша действительно замер посреди коридора, сосредоточенно разглядывая соседа, которого чуть ли не первый раз видел вблизи. Пацанчик жил у бабушки уже неделю – родители, приславшие его, уехали в отпуск. Кирюшка был взрослым самостоятельным человеком и бабулю всерьёз не воспринимал. Она и попугивала внука суровым соседом-милиционером. Антон Григорьевич говорил мало, уходил рано, приходил поздно – мифологический персонаж, как нельзя лучше подходящий для детской страшилки…

Его присутствие благотворно сказалось и на сей раз. Оглядывающийся отрок был-таки отконвоирован в ванную комнату. Там немедленно зашумела вода, а немного погодя слуха Панамы достиг смешной мальчишеский гнев:

– Ну ба-ушка, ну отстань! Я са-а-ам… – Заботливая бабушка, для которой герой галактики был всего лишь несмышлёным внучком, явно пыталась собственноручно намылить ему лицо: так-то верней.

Когда тобой пугают детей, это на самом деле не особенно радует. Но при всём том соседки (интересно, за какие заслуги?..) Панаму любили. Между ними даже существовал этакий сговор – обе старались подкармливать одинокого соседа, да и в целом как могли скрашивали его холостяцкую жизнь. Кто вообще сказал, будто холостяк – это законченный эгоист, который живёт один исключительно оттого, что ни в какую не желает поступаться личным комфортом?.. Может, для кого-то это было и так. Для Шерлока Холмса, например, с его миссис Хадсон…

Доходя в своих размышлениях до этого места, Панама обычно усмехался и говорил себе, что у него таких «миссис Хадсон» было аж целых две. То полотенца его постирают («А мы тут, знаете, заодно…»), то сугубо по ошибке вычистят его чайник, то совершенно нечаянным образом сварят ещё на одну персону борща. И то правда – где ж ему ещё и борщом заниматься, когда он домой в двенадцать ночи только является?.. А вот явится – и тут, как по мановению волшебной палочки, в коридоре возникнет какая-нибудь из соседок (в ночной рубашке, торчащей из-под халата) и доверительно сообщит, что, мол, как раз собиралась поужинать – так не составит ли ей Антоша компанию?..

Панама, надобно признать, редко отказывался. Вот и сегодня с кухни доносились очень славные запахи, но…

– Спасибо, Анна Тимофеевна, что-то я… душа не лежит.

И вот из-за чего, спрашивается? Из-за убийства? А то мало он их на своём веку видел. И ничего, до сих пор несварением не страдал…

Может, что-то сдвинулось в мире? Что-то тяжеловесно готовилось к переменам?..

Панама прошёл в свою комнату, закрыл за собой дверь и вдруг подумал, что никакому участковому по поводу нищенки завтра не позвонит. И дело про убитого пенсионера он то ли раскрутит, то ли нет – какая, собственно, разница?.. Да гори оно всё синим огнём, ему что, больше всех надо?..

Он знал, что «депрессуха» рано или поздно пройдёт и он вернётся в своё нормальное устало-циничное состояние, но от этого было не легче. Панама вытащил из холодильника банку с солёной хамсой (купил как-то впрок для котов, да так и осталась невостребованной, вот и засолил, не пропадать же). Вынул из сумки хлеб и бутылку «подзаборной»… Сделал себе бутерброд и налил три четверти стакана – ровно сто пятьдесят граммов.

– Ну что ж… – вслух обратился он к убиенному пенсионеру. – За упокой души твоей…

« По показаниям опрошенных свидетелей, тело предположительно принадлежит Соловьёву Владимиру Ивановичу…»

– Вот так, Владимир Иваныч. Вот так…

Секунду подержал стакан на весу, потом выпил. Водка была на редкость противная. И притом тёплая. Антон Григорьевич критически посмотрел на бутылку и понял, что попытка напиться самым позорным образом провалилась.

Бывший важняк страдальчески сморщился, зажевал пойло бутербродом с хамсой. И лёг спать.

«Московская… Как же… Пробки с этикетками, может, вправду московские, а всё остальное… благодетели местные… – думал, засыпая, Панама. – Господи, до чего надоело…»

Что касается Сергея Путятина – он провёл остаток этого дня гораздо интересней и веселей, чем Панама. В сегодняшних скачках он больше заявлен не был и, пользуясь свободой, почти сразу после награждения отправился в город. Сердце его ликовало. Заказ, сам того не подозревая, принёс своему жокею не только победу на Дерби, но и ещё кое-что, чего он так долго ждал. Во время скачки Сергей об этом, конечно, не думал, – он, кажется, в те секунды не мыслил вообще, живя непосредственно ощущениями, – но после финиша, разбинтовав Кузькины ноги, вдруг широко улыбнулся и чмокнул жеребца в тёплый шевелящийся нос:

– Ну, спасибо, Кузьма… Теперь точно к Аньке в Питер махну…

Заказ дважды кивнул головой, словно отвечая жокею, потом ткнулся храпом ему в живот и игриво боднул, едва не сбив с ног…

Сергей мог бы позволить себе поймать такси или частника, промышляющего извозом, но выбрал троллейбус, шедший от ипподрома до центра. Основной поток должен был хлынуть ещё через час, когда закончатся соревнования; немногочисленные пока пассажиры косились на худущего парня в дорогих джинсах, фирменной футболке навыпуск и бейсболке с длинным козырьком. Бейсболка тоже была жутко фирменная – во всём Пятигорске второй такой не найдётся, куда уж там Сайску!.. Но куда больше, чем явно недешёвый заграничный «прикид», привлекало внимание выражение Серёжиного лица. Это же видно, когда человек витает в облаках, полностью забыв о грешной земле под ногами. «Везёт же людям. Ну точно – тыщу рублей выиграл. Ишь, как блаженный… – вручая парню билетик, не без зависти решила кондукторша. – Деньги к деньгам…» У неё самой было двое детей и безработный муж-инженер, так что все мысли неизбежно вращались вокруг финансового вопроса.

«Со свидания едет, – подумала молоденькая девушка, вошедшая в переднюю дверь. Присмотрелась и поняла: – Да нет, скорее уж на свидание…»

А старуха в белом платке, всю жизнь прожившая около ипподрома, поставила на колени корзину с варёной кукурузой, которую собиралась продавать на вокзале, и безошибочно угадала: «Жокей небось. Первым поди прискакал…»

Каждый из них был по-своему прав. Сергей незряче смотрел в окошко на проплывавшие мимо сады и белые мазанки, постепенно сменявшиеся городскими пятиэтажками, и даже не пытался согнать улыбку с лица. Близкие и давние воспоминания наползали одно на другое, и все были счастливыми, и каждое было ему дорого. А потом его мысли улетали вперёд, в завтрашний и послезавтрашний день, и хотелось поторопить время, чтобы завтра наступило скорей.