Татьяна Устинова - Там, где нас нет

– Ну что там?

Нина оглянулась. Желтая канцелярская дверь с кодовым замком, ведущая в святая святых магазина, в подсобные и складские помещения, – а там материальные ценности, между прочим! – была распахнута настежь. Елена Семеновна, Клара Францевна, Лиза, Ирина Федоровна из бухгалтерии, выскочившие следом за ней, толпились на пятачке между прилавками, вытягивали шеи, как гусыни.

Марины среди них не было.

Нина оглянулась еще раз, чтобы удостовериться. Удостоверилась, что нет, и стала смотреть на улицу.

Покупатели тоже вытягивали шеи и медленно, как в кино, закрывали книги, которые листали, клали их на прилавки и шли к окнам – громадным полукруглым окнам-витринам, в которых к первому сентября обязательно вывешивали сделанные из картона и раскрашенные гуашью кленовые листья, а на Новый год расклеивали гигантские снежинки, очень красиво.

За полукруглыми окнами-витринами прямо по самой середине улицы, переименованной опять в Тверскую в прошлом году, деловито, страшно и шустро ползли танки.

Пятьдесят лет назад все газеты писали: «Сегодня гостеприимно распахнул свои двери новый книжный магазин на улице Горького. Символично, что дом книги получил прописку на улице, названной в честь великого пролетарского писателя. Огромные отделы, большие светлые залы, широкие прилавки – все к услугам москвичей и гостей столицы. Первыми пришли поздравить новый дом книги столичные пионеры и школьники. Специально для них здесь открыт большой отдел детской литературы. Радуют глаз многочисленные корешки книг с именами любимых писателей – Горький, Островский, Гладков, Кочетов. Специально для гостей из братских социалистических стран есть книги классиков марксизма-ленинизма на болгарском, чешском, польском, венгерском языках».

А сегодня по улицам мимо магазина пошли танки – свои, и это самое страшное!

– Господи Иисусе, – пробормотала за спиной у Нины старенькая Клара Францевна, – это что же такое будет, а? Война, что ли!

– Какая война, типун вам на язык!

– А у меня мальчишка один дома, как бы его не понесло куда-нибудь. Надо ехать. Девочки, как вы думаете, поезда еще ходят?

– Какие поезда?..

– Метро, какие же еще!

– Да туда сейчас и не пройдешь, небось, к метро-то! Я с утра шла, там вовсю митинговали, а сейчас, наверное…

– Он ведь у меня такой, он ведь родину пойдет защищать! Нет, мне надо ехать, прямо сейчас.

– От кого защищать-то?

– Что?

– От кого родину защищать? Тут поди разберись, где свои, где чужие, от кого защищать, а кого…

– Что тут происходит?

Нина оглянулась и увидела директрису. Она стояла в некотором отдалении, и виду нее был не слишком приветливый.

– Марина! Марина Николавна, танки!

– Я вижу. Почему дверь в подсобное помещение открыта, девушки? Танки танками, а материальные ценности никто не отменял. Во время инвентаризации недосчитаемся чего-нибудь, скажем – не доглядели, потому что на танки любовались?!.

Ирина Федоровна из бухгалтерии пожала плечами и с мстительным видом захлопнула желтую канцелярскую дверь.

Марина, назначенная директором без году неделя, никому не нравилась и всех раздражала.

– Марина Николаевна, как вы думаете, война будет?

Тут повернулись все разом – и сотрудники, и покупатели – и уставились ей в лицо, как будто она знала нечто такое, чего не знает никто, и немедленно должна произнести речь, хотя того самого броневика, немало дел натворившего в истории, в торговом зале не наблюдалось!..

– Никакой войны не будет, – отчеканила Марина как ни в чем не бывало. – Ситуация в стране сложная, все об этом знают. Очевидно, танки вызвали, чтобы поддерживать порядок.

– А на Пушкинской сегодня с утра митинговали, не пройти было, – жалобно шмыгнув носом, сказала та самая сотрудница, у которой мальчишка был один дома. – А сейчас… что же? А если стрелять начнут?

– Не начнут, – так же уверенно сказала Марина, которая понятия не имела, начнут танки стрелять или нет.

– Мне домой надо, а поезда, может, уже не ходят…

– Если ваш дом не за Кремлевской стеной, вы прекрасно доедете, – уверила ее Марина.

– Как за стеной?.. Почему за Кремлевской?

– Потому что танки идут вниз, к Кремлю.

Все посмотрели – и вправду вниз.

– Марина Николавна, можно мне домой, а? У меня сын…

– Ни за что не отпустит, – шепнула Ирина Федоровна из бухгалтерии Нине Иванушкиной. – Что ей там какой-то сын! Ей главное план выполнить!.. Хоть тут революция, хоть боевые действия, хоть дети плачут!..

– Езжайте, – громко сказала директриса. – Всех остальных прошу не паниковать и не пугать наших покупателей. Что вам показать? – внезапно изменив тон, обратилась она к тишайшему старичку в длинном летнем пальто. Старичок давно порывался о чем-то спросить продавца и как будто не решался.

– Историю государства Российского, Карамзина. У вас есть, деточка?

«Деточка» Марина уверенной рукой взяла старика под локоток и повлекла к дальнему прилавку.

– Все меняется, – бормотал себе под нос старичок, – все меняется, и только люди во все времена остаются одинаковыми! Люди, их стремления и амбиции. Вы не находите, деточка?

– Да-да, – рассеянно подтвердила Марина, прислушиваясь к гулу за окнами.

Чего-чего, а танков никто не ожидал. Может, и впрямь нужно спасаться? Распускать сотрудников, бежать по домам?.. Забаррикадировать окна и двери сваленными в кучу стульями и столами?.. Забить витрины фанерными щитами, как в войну?

И самое главное – что дальше? Как узнать?

Все получилось слишком быстро – Горбачев улетел в Форос, газеты писали нечто невразумительное, но тревожное, и с каждым днем это тревожное все нарастало, и каждый день казалось, что «вот-вот начнется», а что именно начнется, никто не знал. В воздухе, как будто перегретом истерическими выкриками газетных и телевизионных журналистов, носилось предчувствие чего-то страшного, непоправимого, но, тем не менее, необходимого, без чего дальнейшая жизнь уж точно невозможна.

Так жить нельзя, повторяли все, а как можно и должно – никто не знал.

В магазинах не было еды.

На заправках висели объявления «Бензина нет совсем », потому что растерянные мужики, просительно нагибаясь к окошечкам и услыхав, что «бензина нет», неизменно спрашивали: «Совсем?!»

В программе «Время» объявили, что в Московской области хлеба осталось на три дня, а в Ленинградской на два.

Окраины империи полыхали, и было совершенно очевидно, что вот-вот прорвется именно там, где тонко, что деловитый националистический огонь не сегодня-завтра пережжет спайку, сделанную тем самым балагуром-вождем семь десятилетий назад. «Пятнадцать братских республик» в один день перестанут быть братскими, благополучный фасад треснет, и едкий отвратительный дым, именуемый «национальная рознь», повалит из всех трещин. Бывшие братья – впрочем, республики именовались и так, и сяк, и «сестрами» и «братьями», – начнут воевать друг с другом за все, что угодно: за кусок границы, через которую идут грузы, за газопровод, за ближайшую сопку – вдруг там золото или нефть?!