Виктор Доценко - След Бешенного

VII

Концерт "У Дюка"

Ресторан Толстого Марика "У Дюка" был переполнен. Присутствовал "весь свет" Брайтон-Бич. Страшно гордый тем, что сам Алексей Гурьбин "осчастливил" его ресторан своим искусством, Толстый Марик разгуливал по залу, гордо выпятив живот. В толпе гостей Позин углядел и приметную лысину Мони Циперовича.

Публика радостно выпивала и закусывала, так что звон рюмок и бокалов создавал своеобразный фон, на котором и звучала музыка композитора.

Гурьбин играл свои песни, довольно популярные в советские времена, и сам пел, подтверждая старую истину о том, что и безголосые композиторы обожают петь на публике.

Хотя они принадлежали к разным поколениям, Позин немного знал Гурьбина еще по Москве - оба были заядлыми тусовщиками и часто встречались на премьерах, презентациях и вернисажах.

Человек, безусловно, одаренный и ловкий, Гурьбин был широко известен в московской богемной тусовке, ибо уже в те, еще советские, времена умел организовать собственное паблисити, то есть поддерживать неослабевающее внимание публики к своему творчеству. В этом с ним сравниться могли в литературе только Евтушенко и Вознесенский, а в живописи - Глазунов и Шилов.

"Служенье муз не терпит суеты!" - эту великую формулу никак нельзя было применить к образу жизни Алексея Гурьбина. Суетился он постоянно, но, к немалому удивлению окружающих, находил время и для работы.

Он дружил или делал вид, что дружит, с людьми из самых разных сфер актерами, режиссерами, врачами, социологами и политологами. Особенно охотно и щедро он угощал редакторов газет, журналов и известных журналистов, которым с готовностью давал обширные интервью, охотно делясь многообразными творческими планами, умело режиссируя свой круг общения, а следовательно, круг поклонников. При этом он всегда умел налаживать хорошие отношения с властями, будь то руководство Союзов композиторов, кинематографистов или ВТО, и состоял их членом. В числе его многочисленных сочинений был и мюзикл, написанный вместе с известным политическим журналистом, с которым долгие годы дружил отец Позина.

Гурьбин был человек светский и преуспевающий, и потому для друзей его и поклонников как гром с ясного неба прозвучала новость о том, что композитор вместе с семьей уезжает в Штаты. Рассказывали, что, отвечая на вопрос, почему он уезжает, Гурьбин говорил, что боится неминуемых погромов. Он был по национальности еврей. Отец как-то поведал Шуре Позину историю, когда тот сообщил ему о грядущем отъезде Гурьбина в Америку.

Как-то, еще в восьмидесятые годы, они пересеклись в Нью-Йорке, и Гурьбин каждый день неутомимо бегал по городу, пытаясь пристроить свой мюзикл, написанный по одесским рассказам Бабеля. Мюзикл был вовсе не плох, но наивная вера автора в то, что бродвейские продюсеры только спят и видят, чтобы поставить его мюзикл, рассмешила старшего Позина, много лет проработавшего в Америке. И он сказал Гурьбину с подходящим к моменту некоторым цинизмом:

- Лешик, постановка мюзикла на Бродвее стоит порядка шести миллионов долларов. Если ты обнаружишь какого-нибудь старого еврея из Одессы, который не только читал Бабеля, но и помнит нравы тех лет и не впал окончательно в старческий маразм, и при всем при этом обладает несколькими лишними миллионами долларов, то тогда у тебя появятся какие-то шансы на успех, хотя и весьма сомнительные...

Гурьбин как будто тогда обиделся: всемирная слава знаменитого композитора Эндрю Ллойда Вебера, автора рок-оперы "Иисус Христос - суперзвезда", мюзиклов "Кошки" и "Призрак оперы", не давала ему покоя.

Но, похоже, и по прошествии почти пятнадцати лет Гурьбину до Ллойда Вебера оставалось еще далековато, иначе вряд ли бы его заполучил Толстый Марик и его "светская" публика.

Мюзикл по Бабелю мелькнул на американских сценах, но, увы, не на желанном Бродвее, а в провинции в исполнении полупрофессиональных актеров и, самое для автора печальное, вовсе не на коммерческой основе.

Для бывшей советской знаменитости Алексея Гурьбина игра по ресторанам не была вовсе не приемлемым занятием: раз в неделю в центре Нью-Йорка он играл в престижном русском ресторане "Самовар", одним из владельцев которого был знаменитый танцовщик Михаил Барышников. Так что ничего унизительного он в этом, очевидно, не находил.

В те дни, когда Гурьбин играл в "Самоваре", Позина туда судьба не заносила, а "У Дюка" висели афиши на русском и английском языках, извещавшие о том, что Гурьбин будет исполнять исключительно свои произведения.

Но ближе к середине вечера из-за одного столика поднялся крепкий и плечистый детина лет сорока с бритым затылком и громко закричал на весь зал:

- "Миллион алых роз"! Давай "Миллион алых роз"!

Гурьбин продолжал играть и петь, делая вид, что ничего не слышит. Однако буянистый детина оказался упорным. Нетвердой походкой он подошел к эстраде и стал совать композитору несколько смятых купюр. И на этот раз Гурьбин продолжал делать вид, что это его не касается, и только единожды, когда подошедший нахал неловко задел его за локоть, сбив с ритма музыки, он вежливо отодвинулся и продолжал играть.

По знаку Толстого Марика подбежали двое официантов, подхватили подвыпившего поклонника Раймонда Паулса под руки и попытались оттащить от композитора. Но не тут-то было. Детина одним резким движением отшвырнул их так, что они оба упали, а сам буян снова полез на эстраду.

- Не хочу слушать это говно! Хочу Паулса! Я в свободной стране! Почему я должен жрать под эту нудную мутотень? - орал он с легким прибалтийским акцентом.

На этот раз Гурьбин понял, что он уже не может делать вид, что ничего не слышит: он прервал игру и застыло сидел с побледневшим лицом. На сцену с видимым трудом вполз Толстый Марик в сопровождении двух плотных парней, судя по униформе - охранников. Но не успели они подойти к хулигану, как тот, мягко отпихнув Толстого Марика, профессионально поставленным ударом врезал в челюсть одному из охранников. Взмахнув руками словно птица, тот, будто бы и не имея более ста килограммов веса, взлетел едва ли не на метр в воздух и рухнул спиной на близко стоящий к эстраде столик.

Заметив своего поверженного приятеля, второй охранник, с еще большим весом, попытался притормозить, но остановить свои килограммы не смог и неожиданно, как бы смирившись с неизбежным, с каким-то гортанным криком, напоминающим то ли боевой призыв индейцев, то ли рык раненого зверя, выпятил голову вперед и бросился на разбушевавшегося прибалта.

На какое-то мгновение не ожидавший такой прыти хулиганствующий детина замер, но успел сориентироваться: несмотря на то что был изрядно пьян, развернулся боком, уменьшая площадь поражения для противника, и тот, конечно же, промахнулся, а прибалтиец успел еще и дать ему под зад, придавая большее ускорение. Несчастный сбил по пути стул, завалил на пол молодящуюся женщину, стоявщую рядом с композитором, после чего врезался головой в разрисованный задник эстрады, который прикрывал стену ресторана. От удара в эту каменную стену бедняга аккуратно сполз вниз.