Галина Романова - Любвеобильный джек-пот

Иванов звонил вчера ближе к вечеру и делал какие-то намеки о встрече с ним. Что вроде бы Дмитрий Игоревич должен подъехать ближе к десяти утра для серьезного разговора. Лия вяло отреагировала, пробормотав что-то неразборчивое, поспешила проститься, положила трубку на место и тут же бросилась к шкафу с одеждой. Выбрала самое новое, самое красивое и дорогое. А тут дождь, да еще эти налипающие на каблуки листья. Наверняка и ворс у пальто отсырел, и бархатная оторочка утратила первоначальный блеск, а шляпка ее так и вовсе нелепо смотрится в такое-то ненастье.

К отделению милиции Лия подходила с испортившимся вдрызг настроением. А тут еще машина Гольцова на стоянке перед зданием. И Тишаков, едва не сбивший ее в дверях. Вечная спешка у него, куда, спрашивается, торопится! Она же к нему шла.

– Некогда, Лия Андреевна! – покаялся Сергей, одной ногой будучи уже в дороге.

– Куда хоть направляешься, можно узнать?! – Лия раздосадованно закусила нижнюю губу.

Куда ей теперь? Назад поворачивать или...

– А вы к Иванову зайдите, Лия Андреевна, – радостно посоветовал ей Тишаков, сбегая со ступенек крыльца и совершенно позабыв рассказать ей, куда все-таки собрался.

– Что там у него? – фыркнула Лия, коротко глянув в сторону старенького Димкиного «Фольца».

– Там у него интересно!.. – протянул загадочно Тишаков и умчался в неизвестном направлении.

А она все же пошла к Вадиму. И стояла потом минут пять перед плотно прикрытой дверью его кабинета. Слушала, как молотит в груди сумасшедшее распсиховавшееся сердце, и все гадала, заходить или нет.

Любопытство все же пересилило: что же там может быть интересного, и Лия, для порядка один раз стукнув костяшкой пальца о дверь, вошла.

Интересного там было мало.

За своим рабочим столом восседал Иванов Вадим Васильевич и сердито хмурился, перелистывая какие-то бумаги.

Напротив него, вольготно откинувшись на спинку стула, обосновался Гольцов. Выглядел тот на тысячу долларов, если не круче. Дорогой длинный плащ. Из-под нижней полы выстреливали острые стрелки безукоризненно отутюженных брюк. Небрежно распущенный узел галстука под воротничком белоснежной рубашки. Скажите, пожалуйста! По какому такому случаю...

Чуть дальше от них, ближе к входу, стоял патрульный с заложенными за спину руками. А прямо перед ним, сгорбившись, будто старец, сидел Мишаня. И выглядел он старцу под стать. Мешковатые брюки, она у него таких никогда не видела. Какой-то дурацкий пиджак в мелкую клетку, надетый прямо на футболку. Нарочно он, что ли, жалость к себе вызывает подобным нарядом?..

Все молчали.

Когда она вошла в кабинет, все одновременно на нее взглянули. Причем из присутствующих обрадовался ей один лишь Иванов. Закивал, заулыбался и тут же указал на свободный стул рядом с собой.

Гольцов, коротко глянув, тут же отвел взгляд. Хорошо, что хоть кивком удостоил, приветствуя.

А вот Мишаня...

Ее бывший супруг глядел на нее не отрываясь. И кто знает, не будь здесь патрульного, осталась бы она живой и невредимой. Взгляд был более чем красноречивым.

Он все же не выдержал и зашипел ей в спину, когда Лия, обогнув то место, где он сидел, пошла к столу Иванова.

– Все из-за тебя, сука!!! Все из-за тебя, ментовская подстилка!!!

– Попрошу без оскорблений! – Иванов поднял глаза от бумаг и выразительно глянул на патрульного. И тут же снова ей улыбнулся: – Прошу вас, Лия Андреевна, присаживайтесь. Мы тут столько всего нового узнаем! Просто чудо, а не день сегодня. Сначала вот господин Гольцов нас порадовал. Потом ваш бывший супруг...

– Что, тоже порадовал? И чем же?

Лия стянула с себя шляпку и тряхнула волосами, разбрасывая их по спине. На Гольцова она тоже принципиально перестала смотреть. Не торопясь расстегнула пальто, сняла его и повесила на рогатую вешалку в углу. Потом села на предложенный Ивановым стул и, чего терпеть никогда не могла, закинула ногу на ногу.

Кому не нравится, пускай не смотрит, фыркнула она мысленно в адрес Гольцова.

А у нее красивые ноги, вот так-то! И она хочет и имеет право не прятать их под длинной юбкой и брюками. Она вот сегодня взяла и надела самую короткую из всех имеющихся коротких юбку. И пускай посмотрят!..

– Итак, гражданин Трунин, – медленно начал Иванов, пододвигая к себе клавиатуру. – Что вы можете сообщить нам по существу?

Ага! Гольцов, значит, господин. А Трунин, стало быть, уже гражданин. Ну, ну, Вадик, давай дальше. Ей, кажется, будет что послушать.

– По существу чего? – нагло осклабился Мишаня, не отводя глаз от ее коленок.

– По существу заданного вам вопроса относительно той самой сумки, что в присутствии понятых мы обнаружили в вашем доме?

Оп-па!!! Вот это да! Как в его доме?! Ее же Гольцов в своем доме прятал, если ей не изменяет память! Той самой ночью, когда погиб Игося, он вытащил ее из тайника на чердаке и отвез к себе домой. А перед этим еще и Игосе показать успел. Потому тот осторожный червяк – да упокой, господи, его падшую душу – и выполз из своей норы посреди ночи. Иначе ни за какие бы деньги... Нет, за деньги-то как раз и выполз. Любопытство или жадность сгубили Игосю.

Ладно, хватит об Игосе. Тому показали, тот потребовал доли за молчание и даже в драку полез. На что только алчность гаденького человечка не толкнет! А Гольцов ему ничего не дал. Не хотел он этих денег ни брать, ни делиться ни с кем ими не хотел. Страшными он их считал. И справедливо полагал, что деньгами этими только правоохранительным органам и заниматься.

Но это он так считал. Мишаня считал по-другому.

Коли представился случай, почему не воспользоваться. Мало того, что в ту роковую ночь они с Мартой обзавелись компрометирующими снимками на Гольцова, так потом, проследив за ним, еще и сумку с деньгами забрали.

Правильнее, не забрали, а забрал. Марта никуда больше с ним не поехала. Сослалась на усталость. А попросту струсила. Вид крови из раскроенной головы Игоси нагнал на нее такого страху, что ее озноб бил потом еще два дня.

Не поехала, и не поехала. Мишаня и один прекрасно управился. И сумку из дома Гольцова выкрал, забравшись через разбитое подвальное окно в дом. И деньги там нашел, и возрадовался. А как было не радоваться?! Он же узнал эту сумку! Это же та самая сумка была! Та самая, что пропала из дома Гольцова после смерти его молоденькой любовницы.

– Что же брехал, будто сумку в глаза не видел?! – хищно оскалился Мишаня в сторону Гольцова. – Большие ребята все на шалаву эту списали. Говорят, раз решила сдохнуть, значит, сумку похерила где-то. А что! У ментов нету, у Дмитрия не оказалось. Значит, сука, говорят, деньги и спустила. А оказывается, ты!!! Одни падлы кругом! Одни падлы! Начиная с собственной бабы...

Гольцов раздосадованно поморщился и неподражаемо щегольским жестом сбросил с колена несуществующую пушинку. Потом чуть оторвал зад от стула и вдруг, резко выбросив вперед правую руку с крепко сжатым кулаком, ударил Мишаню в челюсть.