Ольга Тарасевич - Копия любви Фаберже

Паша, симпатичный, кареглазый, уже нетерпеливо притопывал у подъезда. Он даже мерз как-то весело, энергично и светло.

Лика с удовольствием повисла на его руке и сказала:

– Пошли на стоянку за машиной. Какая теперь температура? Минус десять? А, еще нормально, у меня аккумулятор хороший, только при двадцати помирает!

– Представляешь, поймали мы того хмыря, который детей убивал, – радостно сообщил оперативник, вытаскивая из кармана смятый листок. – Вот, фоторобот для тебя взял, тебе же интересно.

Она смотрела на сугробы снега, лица прохожих, вереницу машин. Не специально. Так само получилось. Оказывается, не интересует беременных женщин физиогномика преступников.

«Хотя Паша, конечно, уникальный человек, – думала Лика, прогревая двигатель небесно-голубого „фордика“. – Зайди в любое отделение милиции – это же ужас! Какие-то пьяные воняющие бомжи, полусумасшедшие алкоголики, наркоманы. Как можно, постоянно находясь в такой среде, сохранить жадную любовь к своей профессии, к жизни?»

Припарковаться у центрального входа на кладбище не получилось, обочину окаймляла плотная лента машин.

– Ничего страшного, – перебил Паша Ликино ворчание «понаехали тут, наверное, много похорон в эти дни», – нам сначала в часовню надо, где произойдет отпевание. А она ближе к тому краю, как мне объясняли, находится.

Элитное кладбище – все равно кладбище.

Какая разница, какой памятник и воруют ли бомжи цветы с могилы – все равно памятник, могила.

А жизнь выключена…

– Лик, ты смотри, да тут одна молодежь, – 85-й год рождения, 87-й, – оперативник с досадой поморщился.

Лика собиралась сказать, что здесь хоронят людей с большим достатком. А что молодежь – это больно, но так объяснимо. Наркотики, дорогие авто. Родителям некогда дубасить своих чад, у них дела. А потом вдруг получается, что поздно, не воспитывать надо детей, в землю закапывать.

Но она промолчала, присматриваясь к фигурам идущих впереди людей.

Женщина в черном пальто, мужчина, одетый в бежевую дубленку, они к тому же еще остановились у черной мраморной плиты.

Да, точно знакомые! Эта женщина с покрасневшим носиком, вытирающая слезящиеся от ледяного пронизывающего ветра глаза, – Жанна Леонова. Интервью с ней вышло таким сухим, что в книгу про Андрея его включать не имело смысла: занудство. А вот рассказ Виктора Паничева в книгу вошел, только пришлось потрудиться при переводе бизнес-языка на русский.

– Здравствуйте, – Паничев едва заметно улыбнулся. – Погода сегодня соответствует… Жанна Сергеевна, сколько лет Полине было?

– Двадцать шесть, – она приложила платок к носу. – Ветер…

Лика остолбенело молчала.

Та доля секунды, пока Паничев ее узнал, и поздоровался, и стал говорить то, что полагается говорить в таких ситуациях.

Она позволила увидеть совсем другое выражение лица Виктора.

Ненависть, злоба и торжество так исказили правильные черты, что мурашки поползли по коже.

«Вот и дошутилась насчет личины преступника, – подумала Вронская, поправляя сползающую на глаза шапку. – Он же весь из себя такой интеллигентный, воспитанный красавчик. А в то мгновение – доктор Лектор, ни больше ни меньше…»

– Простите, может, я не в тему. Очень хорошие ботинки у вас, сам такие ищу. Не подскажете, где покупали? – поинтересовался вдруг Паша у Паничева.

Он замедлил шаг, снисходительно посмотрел на короткую Пашину куртку, дешевые джинсы.

– В Париже. В бутике на Елисейских Полях.

– Очень красивые! А в Москве можно такие найти? А какой у вас размер обуви?

– Небольшой, – отчеканил Паничев, потирая руки. – Ищите, молодой человек. Кто действительно ищет – тот всегда обретает…

До прокуратуры можно было добраться пешком максимум за двадцать минут, на машине по свободной дороге два несчастных перекрестка преодолевались вообще очень быстро. Но куда дернешься из среднего ряда, когда автомобиль плотно запаян в пробке? Даже если чудом удастся перестроиться, вдоль обочины ни парковок, ни съездов. Только и остается, что ползти вперед в час по чайной ложке и думать, думать…

«Шеф меня порвет, как тузик грелку. Во-первых, не пришел на совещание, – следователь Владимир Седов целомудренно отвернулся от страстно целующейся в соседнем авто парочки. – Во-вторых, докладывать мне совершенно нечего. Теперь вся эта идея с химическими экспертизами кажется мне полным идиотизмом. Когда не знаешь точно, за какую из версий хвататься, выбираешь то, что проще. Судебно-химическая экспертиза показалась более перспективной, чем выявление контактов проститутки. Дурак, что больше скажешь».

…В лаборатории у судебных химиков хорошо. Все ведь познается в сравнении. Здесь – хорошо, потому что нет вскрытых трупов, не пахнет формалином и кровью, не валяются узлы с грязной, заскорузлой, часто кишащей вшами одеждой.

Помещение светлое, чистое. На полках и столах – темно-коричневые баночки и прозрачные колбы, микроскопы, современные круглой и квадратной формы какие-то приборы. Назначение последних для Владимира Седова было совершенно неизвестно. Но сам их вид позволял сделать вывод, что научно-технический прогресс уже облегчил работу химиков куда больше, чем танатологов.

Он поздоровался со знакомым экспертом. Осмотревшись по сторонам – в дальнем углу за микроскопом сидит какая-то девушка, но только ее худенькая спина видна от стола приятеля, – быстро достал из портфеля бутылку недорогого коньяка.

– Не заработал, Володя, – вздохнул химик. – Не выявлено ядовитого вещества в представленном тобой образце. Официально оформлять? Реактивов израсходовано всего ничего, лень с бумагами возиться.

«Я идиот, – мрачно подумал Седов, машинально разглядывая стеклянные пузыри, закрепленные на подставке. Соединенные между собой трубочками, они напоминали самогонный аппарат. – Полез в мусорку, нашел стухший бисквитик и решил, что он непременно должен быть щедро посыпан ядом. Полный идиот».

– Кстати, а почему ты решил, что именно кондитерское изделие отравлено? Я бы не был столь категоричен.

Следователь с надеждой посмотрел на приятеля. Может, он все-таки не полный идиот?! И у него еще есть шанс выяснить хоть что-нибудь для умиротворения вечно орущего шефа?

– При отравлении этим веществом выявляются острое фибринозно-геморрагическое воспаление слизистой оболочки желудка и кишечника, поверхностные некрозы и эрозии, но…

Седов застонал:

– По-русски. Я же мединститут не заканчивал.

Химик долго думал, порывался объяснить все на пальцах, но опять сыпал терминами.

Из его зубодробительно медицинских пояснений следователь понял одно: в содержимом желудка Калининой яда не выявлено. То есть непосредственно перед смертью отравленной пищи девушка не употребляла. Но на самом желудке все же обнаружены малозаметные следы воздействия. И кристаллы яда выявлены между складками слизистой оболочки. Яд этот частично выводится из организма, частично депонируется в костной ткани. При минимальных дозах, попадающих в организм, человек чувствует легкое недомогание. И – самое главное – наиболее эффективным нейтрализатором специфического вкуса отравы является чистый сахар. При добавлении отравляющего вещества в кондитерское изделие вкус пирожного может не устроить потенциальную жертву. Но если речь идет о сладком чае… Визуально отрава – мелкий белый порошок. Она заметна при тщательном рассмотрении. Но кто рассматривает сахар? Или что стоит просто добавить яд в чашку с уже сладким напитком?