Татьяна Степанова - В моей руке - гибель

Домой на Фрунзенскую возвращаться не хотелось: что ее там ждет? Пустая квартира. Вадькин бодрый голос на автоответчике: соизволил-таки драгоценный В. А, объявиться из своего «Сен-Готарда». Катя чувствовала себя совершенно одинокой. Все заняты, никому до нее нет дела — и друзьям, и приятельницам. Даже Мещерский стал куда-то исчезать по вечерам. Что ж, не вечно же он будет пришпилен к ее юбке. У него своя жизнь. Друг семьи — это ведь не рабство, не ярмо, а просто такое печальное хобби…

Колосов угнездился в своем Раздольске. Как же — ответственный от руководства, возглавляет оперативно-следственный штаб по раскрытию убийств! Пусть себе возглавляет.

Мужчин хлебом не корми — дай только поруководить. Конечно, спору нет Никита вымотан до предела. К коньяку вон даже потянуло. Катя вздохнула: жалей его, жалей. А чего, собственно? У него не клеится дело. Не раскрывается быстро и сразу. И он уже психует.

Она остановилась перед витринами «Кристобаль». Смотрела не столько на манекены, сколько на свое отражение.

А вон и бутик дома Живанши. Странно, что ноги сами привели ее сюда. Помнится, Лиза о платье говорила, из-за которого у нее начались ссоры с этим… этим… Лицо Степана Базарова, словно мираж, соткалось из смога, окутывающего вечернюю Тверскую, из огней казино, из гула нескончаемого потока машин, автомобильных гудков, разговоров прохожих, смеха и криков подростков, лавирующих в толпе на новеньких роликах… «Я же не хочу о нем думать! Не желаю!»

Но… та, полузабытая уже в суете будней крошечная заноза снова ужалила сердце. Словно вот гвоздь на эмблеме, что ОН прикалывал на грудь своих учеников… Катя смотрела на манекены в витрине, манекены смотрели на нее и словно спрашивали: что с тобой? Чего тебе не хватает в этой жизни?

Зачем тебе тот, кому ты совершенно не нужна? Зачем думать о нем? Зачем думать о нем вот так? Но кто же властен в своих мыслях? Никто. От недруга можно скрыться, от войн, катастроф и неурядиц — убежать, уехать, а от дури своей куда скроешься? Она коснулась витрины рукой, стекло было холодным, как лед. В феврале он привозил сюда Лизу, они смотрели вот на это самое сияющее колье, на эти браслеты, бижутерию. Он собирался купить ей дорогое платье к свадьбе и… Лизу ошарашил его выбор. И она не придумала ничего лучше, как нажаловаться будущему свекру! Разве ябед можно одевать как принцесс? Разве они достойны такого внимания?

Катя открыла зеркальную дверь и зашла в бутик. Разглядывала стенды, витрины, вешалки. Дорого, красиво, вычурно, модно, изысканно. Ничего пугающего, эпатирующего.

Может быть, коллекцию уже успели сменить? Лиза, помнится, что-то о дохлой саранче, прикрепленной к тканям, упоминала… Одно из вечерних платьев украшали разноцветные яркие кусочки кожи, меха. Что ж, стильно. И даже эти волосы тут уместны, на воротнике, манжетах и…

Шерсть… «Что? Что вы говорите? Нет, нет, благодарю вас…» Она отрицательно покачала головой — этот менеджер в красной водолазке уже минут пять как торчит рядом, спрашивает: не желает ли она примерить это платье. Нет, нет…

И даже на цену не стоит смотреть… Шерсть… Шерсть на платье коллекции Александера Мак-Куина. Шерсть на трупе наемного убийцы, шерсть (или что там?) во рту сотрудника спецподразделения МВД. Вырванные клоки шерсти… вырванные во время борьбы, драки? Но ведь никакой борьбы вроде и не было. Эксперты в один голос твердят: нападение в обоих случаях было совершенно внезапно. Или все-таки они боролись, сражались, бились за свою жизнь как… «Пуля легче лихорадки…» «Сбросив доспехи, как боги неистовые бились, сильные как медведи…» С кем? Кто с кем бился там? Кто нападал, кто защищался? Кого увидел Грант во дворе той старой дачи в Половцеве? Кто встретил Яковенко на лесной дороге у поваленной березы?

Катя направилась к выходу из магазина. Странные у тебя фантазии, милочка, невероятные аллегории, чепуховые сравнения. Этот парень, этот близнец, этот учитель (чего интересно?) задел тебя своим пренебрежением. Глубоко задел, и ты никак не хочешь себе в этом признаться. А ты признайся, взгляни правде в глаза. А то ведь диапазон грез широк необычно: от убийств до наворотов модного кутюрье, от крови до… Этот забор в Половцеве, залитый кровью, черт… Она там, помнится, разыгрывала из себя великого следопыта, снова дурью маялась! Что, интересно, Никита тогда подумал о ней? Ясно, что-то этакое. У мужчин все на лице написано.

Но Никита, несмотря на всю свою грозную стать, на весь антураж сыщика-профи, катастрофически застенчив с женщинами. Чуть что — краснеет, как девица, как кровь краснеет…

Кровь… а ведь тот забор легче всего было испачкать в тех самых местах, только опустившись на четвереньки… Звериная поза, шерсть… Животное должно было находиться на месте происшествия в момент, когда… когда кровь хлестала из разорванного горла Гранта, когда Яковенко испускал дух на березе, словно выставленный напоказ всему свету, как этот вон манекен… Катя машинально прибавила шагу: к остановке подходил троллейбус первый номер. Можно на нем доехать до Каменного моста, до самой Москвы-реки, выйти и… Господи, отчего это мысли, которые ты сама себе запрещаешь, так настойчиво и неотступно тебя преследуют? Глупые мысли, терзающие бедную головенку. Мало ума, мало трезвости, мало опыта, знания жизни — зато бездна фантазии, болезненная впечатлительность и потрясающее легкомыслие. Это ее точный интеллектуальный портрет — Катя. вздохнула. Вадька — человек прямой сорок раз ей это повторял: одни книжки на уме. Мещерский — человек деликатный и вежливый — и тот триста раз просил ее не торопиться с выводами, не фантазировать, не забивать себе голову различной ерундой, глупыми сказками про…

Катя поморщилась: все, баста. Троллейбус еле полз в потоке машин. На набережной у Театра эстрады Катя вышла.

К пристани причаливал прогулочный теплоходик. Если сесть на такой, то минут через сорок уже будешь дома на пристани напротив Парка культуры. Она часто так делала — все лучше, чем в метро-душегубке. Плыла по реке, дышала воздухом, бездумно глазела на воду, на берега…

Теплоход оказался полупустым: билеты кусаются, да и будний день. Катя устроилась на верхней, открытой палубе.

Порылась в сумочке, извлекла плеер, надела наушники, нашарила кассету. Снова попались эти самые «блюблокерсы».

Она так и не вернула их ЕГО брату. Он, этот близнец Дима…

Неподалеку уселся паренек в клетчатой американской ковбойке, тоже вздел наушники, порылся в потрепанном рюкзаке, извлек сигаретку, прикурил, и через три минуты его уже окутывало облако сладковатого тошнотворного дыма.

Катя вздохнула: «травка». Ну что ты будешь с ними делать!

Марихуанит, отрывается на природе. Эх, дети кока-колы, словно другое поколение вы, другой век, другая эра. Никакого контакта — ничего. Яркий пример — близнецы и их братец Иван. Между ними — пропасть, которую они даже не желают скрывать от посторонних. А отчего, почему так случилось?