Виктор Пронин - Запрещенный прием

– Пару сигарет? – счастливо воскликнул Ксенофонтов. – Прошу! А может, и по телефону хочешь звякнуть? Жене? Детишкам? Следователь возражать не будет, ведь не будешь, старик?

– Не положено.

– Да ладно тебе! Три минуты, как в автомате, а? Уложишься в три минуты? – повернулся он к Цыкину.

– В одну уложусь! – У того заблестели глаза.

– Давай! – махнул рукой Ксенофонтов и придвинул аппарат. – Только уговор – я держу палец на кнопке. Если хоть полслова о деле – отключаю. Согласен?

– Да матери позвоню, ребята!

– Матери нужно, – одобрил Ксенофонтов. – Мать – дело святое.

Цыкин медленно набрал номер, стараясь не смотреть на Зайцева.

– Ма? Это я… Привет. Нет, еще не выпустили. Только собираются. У тебя все в порядке? Ну и лады. Всем привет. И от Яхлакова всем… Мы уже в одной камере. Да, ошибка вышла. Все. Пока.

Вот и хорошо, – с неожиданной усталостью проговорил Ксенофонтов. – Отпусти парня, – обратился он к Зайцеву. – Я имею в виду – в камеру. С мамой поговорил, изволновался…

Зайцев молча поднялся, выглянул в коридор, дал знак конвоиру, и тот увел Цыкина. После этого следователь сел за стол и вопросительно уставился на Ксенофонтова.

– Все в порядке, старик. Все просто прекрасно. Я от тебя такого не ожидал. Ты проявил настоящее мастерство. Такому не научишься. Это от бога. Задержался я тут у тебя, но, чувствую, не зря.

– Сядь, – сказал Зайцев. – Я ни фига не понял, признаю.

– Тебя интересуют дальнейшие действия? Сегодня вечером, в конце рабочего дня, вызываешь Цыкина на допрос.

– Опять Цыкина?

Именно. Минут на пятнадцать. Главное – ни единого вопроса. И снова в камеру. Наутро вызываешь опять. И в его присутствии знакомишься с утренней почтой. Могу доставить тебе приложение с брачными объявлениями – проведешь время с большой пользой. Цыкину тоже дай почитать, пусть осознает, скольких возможностей он лишился. Можешь угостить чем-нибудь. Конфетку дай, леденец какой-нибудь, чаю предложи, позволь позвонить маме…

– А Яхлаков?

– Его не тревожь. А с Цыкиным проведи выезд на место преступления. По всей форме – с фотографом, понятыми, протоколом. Так, чтобы на весь день. Если мама передачу принесет – не перечь. Если будет передача для Яхлакова – попридержи, не торопись вручать. И подумай о пиве.

– Для Цыкина? – поперхнулся Зайцев от гнева.

– Для меня.

– Пива нет. Кончилось пиво в стране. Но есть водка. Полбутылки.

– Водка? – Ксенофонтов задумался. – Сойдет. Но смотри без меня не выпей. А насчет пива ты прав, даже на свадьбах не удается попробовать. А помнишь, Зайцев, сколько было всего? По двадцать названий водок и настоек, десятки названий красных, белых, розовых вин, и сухих, и крепленых! А ликеры, наливки, коньяки… Все свелось к водке.

– Да, это грустно, – сдержанно произнес Зайцев.

Но, с другой стороны, старик, все так и должно быть. Все в нашей жизни рано или поздно сводится к чему-то одному… Все потрясающе красивые девушки, шаловливые и улыбчивые, ласковые и трепетные, в конце концов сводятся к суховатой, не очень красивой жене. А наши друзья! И они, Зайцев, рано или поздно сводятся к одному человеку, которого не назовешь ни щедрым, ни самоотверженным, ни…

– Это к кому же свелись твои друзья? – настороженно спросил следователь.

– К тебе, старик, – безутешно ответил Ксенофонтов. – К тебе… – И, не добавив больше ни слова, поплелся в редакцию писать объявления, искать слова, на которые не смогла бы не откликнуться одинокая человеческая душа.

Да, не очень почетные обязанности хороши хотя бы тем, что позволяют пренебрегать ими, и Ксенофонтов прекрасно это понимал. На следующий день он с утра занялся своим туалетом – выгладил рубашку, навел стрелку на брюках, вычистил туфли. И преспокойно отправился на свадьбу, которую сам и устроил, поместив объявление в газете. Невесте он вручил роскошные розы, жениху крепко пожал руку, произнес речь, потом станцевал с невестой, выпил с женихом, к тому времени у него появились друзья, которые прониклись к Ксенофонтову любовью и пожелали чокнуться с ним и выпить за его святое дело. В конце концов наступил все-таки момент, когда Ксенофонтов перестал считать выпитые рюмки, сочтя это безнравственным в такой обстановке, и полностью отдался свадьбе, наслаждаясь полнейшим пренебрежением к завтрашнему дню, последующей жизни, собственному здоровью – все это потеряло значение перед радостным общением, царившим во дворе небольшого частного домика.

Домой Ксенофонтова доставили в свадебной машине, украшенной разноцветными лентами и куклой на радиаторе. Сама невеста помогла втащить его в лифт, уложить в кровать, она же сняла с него туфли, ослабила галстук, жених расстегнул брючный ремень, а Ксенофонтов расцеловал обоих, чем навсегда скрепил их союз. Впрочем, сам он этого не помнил.

Утро было тяжелым. От невероятной головной боли Ксенофонтов начал стонать еще во сне, а едва придя в сознание.

проклял себя за невоздержанность. Несколько раз звонил телефон, звонил подолгу, настойчиво, но Ксенофонтов не нашел в себе сил поднять трубку. Только к вечеру он смог пробраться в ванную, где неподвижно и обреченно простоял почти час, смывая алкогольное похмелье, смывая беспомощность и угнетенность. Он окатывал себя ледяными струями, потом включал горячую воду, опять холодную, и постепенно жизнь просачивалась в его длинное нескладное тело. Наконец он выбрался из ванной, завернулся в простыню, прошел на кухню, заварил крепкий чай и расположился в продавленном кресле.

У Ксенофонтова был большой недостаток в организме – он не мог похмеляться. Рюмка водки наутро повергала его в такие страдания, что он раз и навсегда запретил себе прикасаться к ней и после самых тяжелых загулов, и после невинной пьянки. Только после еще одной ночи он мог считать себя если не выздоровевшим, то хотя бы выздоравливающим. А до того в теле что-то ныло, постанывало, попискивало.

Едва зазвонил телефон, он поднял трубку и преувеличенно бодрым голосом произнес:

– Слушаю! Ксенофонтов на проводе!

– А мы тут с ног сбились – где наша сваха… А она, оказывается, на проводе. – Это был редактор. – Как понимать, Ксенофонтов? Два дня тебя нет на работе!

– Были очень важные встречи с брачующейся общественностью. Пришлось выступить с речью. Десятки женихов и невест готовы дать объявления в нашей газете. Можно считать, что рост народонаселения до конца века обеспечен.

– Ох, Ксенофонтов, – вздохнул редактор и положил трубку.

Тут же снова раздался звонок. «Зайцев», – подумал Ксенофонтов и не ошибся.

– Оклемался?

– Слегка. А как ты догадался?

– Следователь потому что. Все участники вчерашней свадьбы уже дали показания. Невеста призналась, что сама снимала с тебя туфли…