Наталья Солнцева - Зеленый омут

– Врач прежде всего должен отрешиться от идеи, что он имеет дело с материей. Ты меня слушаешь, Манфред? Где витают твои мысли?

Манфред опомнился. У него сегодня с самого утра было намерение внимательно слушать Луиджи, помогать ему во всех опытах по алхимии, приготовить по рецептам несколько мазей, словом, трудиться, не покладая рук. Как получилось, что он думал об Антонии, о ее бледных щеках и глазах, полных печали? Его беспокоили отсутствие румянца на ее лице, бессонница и постоянное нервное напряжение, в котором она жила. Однако, надо что-то ответить учителю.

– Я немного задумался.

Луиджи подозрительно посмотрел на молодого человека. Он догадывался, о чем, или, вернее, о ком задумался Манфред. О сеньоре Альбицци, без сомнения.

– Будь внимательнее, – Луиджи решил продолжить объяснения. – В природе все живет: минералы и камни, вода, и даже стихии, огонь и ветер, – наделены крупицами жизненной силы.

Манфред с трудом заставлял себя слушать Луиджи. Мысли его стремились к Антонии, как он ни старался сосредоточится на том, что говорил целитель. Он то и дело отсутствовал, ведя внутренние диалоги с супругой сеньора Маттео, и, включаясь время от времени в разговор Луиджи, понимал, что пропустил целый кусок его пояснений. Учитель уже рассказывал не о материи.

– Подходя к постели больного, ты уже должен иметь гороскоп, составленный тобою на определенный час. Не забудь о Луне! Находится ли она в восходящем или нисходящем узле? Прибывает или убывает? Который проходит день от новолуния? В каком знаке находится?

– Луна играет такую большую роль?

– Конечно! – Луиджи удивился, что кто-то может сомневаться в столь очевидной вещи. – Повреждение члена или органа, в знаке которого находится Луна, особенно нисходящая и убывающая, весьма опасно!

– Сегодня мне почему-то трудно сосредоточиться.

– Вижу, – ответил беззлобно Луиджи. – Медицина, алхимия и астрология никудышние соперницы для прекрасной Антонии!

– Ты прав. – Манфред опустил голову. – Прости, я не знаю, что творится со мною! Я живу, словно в тумане. Нынче ночью я не мог глаз сомкнуть и все думал…Когда мне было лучше? Я не знал любви и жил спокойно, наслаждался красотами этого города, знаниями, которые ты давал мне, книгами, которые я нашел в твоей библиотеке и читал вечерами! Я бежал от любви, но она настигла меня, безжалостная, как смертельный удар в поединке. То, что меня радовало, стало теперь немило. Я весь горю, и не могу передохнуть ни одного мгновения! Взгляд Антонии – источник моих мучений, – день и ночь предо мною…И где бы я ни был, мое сердце рвется к ней.

– Магический круг.

– Что ты сказал?

Луиджи засмеялся.

– Любовь – это магический круг. Она создает священное пространство и начинает отсчет священного времени. Войти в этот круг означает войти в начало времен, или «время снов» – недоступное и сокровенное, ибо любовь – это тайна любящих. Только любовь может говорить о любви, не разум. Она существовала, когда рождался этот мир, и потому выше разума и логики. Ее законы неписаны, и не родился еще тот, кто мог бы судить ее. В магическом кругу Боги встречают Богов – изначальные бессмертные силы воссоединяются…

– Я не понимаю, Луиджи, – растерялся Манфред. Он не уловил смысл сказанного умом, но постиг сердцем, в котором день ото дня росла безумная жажда видеть Антонию, слышать ее голос, чувствовать ее волнение, предвещающее наслаждения близости…

– Кстати, как здоровье господина Маттео?

– Не очень.

– Ему помогают наши бальзамы?

Манфред пожал плечами. Было неясно, почему болезнь сеньора Альбицци, с которой почти удалось справиться, вдруг снова обострилась.

– Луиджи, а ты когда-нибудь бывал в левом крыле палаццо, в самом конце коридора?

Молодой человек совершенно не собирался спрашивать ничего подобного. Слова сами вырвались из его уст.

– Нет. Зачем? Комнаты больного в другой стороне.

– А…ничего странного ты не замечал?

– Странного? – Луиджи подозрительно уставился на Манфреда. – Что ты имеешь ввиду?

– Ну… – молодой человек замялся. – Никого там не встречал? В коридорах, особенно когда темно?

– Послушай, мой юный друг, я туда хожу лечить больного, а не на свидания! С кем я, по-твоему, могу там встречаться? Разве что с мышами! Куда ты клонишь? Выражай свои мысли ясно.

– Я и сам не знаю.

– Не выдумывай. Ты что, забавляешься, задавая мне бестолковые вопросы? Просто так ничего не бывает. Чем вызван твой интерес?

– Антония боится.

Это сообщение не удивило Луиджи. Если бы он верил в существование адского пекла, то именно там, по его мнению, подобало пребывать сеньору Маттео Альбици после того, как он покинет свое бренное тело. Увы! Луиджи сильно сомневался, что преисподняя существует и что грешники попадут-таки туда, дабы могла осуществиться расплата за то зло, что они творили при жизни.

Живя рядом с таким монстром, как сеньор Маттео, любая женщина заработала бы себе нервную горячку. У прекрасной Антонии наверняка есть множество поводов бояться своего супруга.

– Она боится не мужа, – возразил Манфред. – Ей просто страшно…В темноте по коридорам кто-то ходит.

– Это игра воображения. Скука, плохой сон, вот и…

– Нет, Луиджи! В палаццо действительно происходит что-то странное. Ты знаешь, что в том самом коридоре, о котором я говорил, есть закрытая комната, куда никому не разрешается входить под страхом смерти.

– В самом деле? Сеньор Маттео невероятно скуп и не хочет тратить деньги на содержание палаццо. Во дворце полно закрытых помещений, которыми не пользуются, но ничего странного или, тем более, зловещего, я в этом не вижу.

Манфред согласился с доводами учителя, но в глубине его души затаились опасения. Что-то в огромном и пустынном палаццо Альбицци было не так. Это было его собственное мнение, и он не собирался отказываться от того, чтобы разузнать побольше и о странных посетителях дворца и о закрытой комнате. В конце концов, там живет Антония, и о ней больше некому позаботиться, кроме Манфреда.

После похорон Горские вернулись в город. Алена впервые после замужества появилась в театральной студии, и ее не узнали. Она похудела, осунулась, веселый взгляд потух, и где-то очень глубоко внутри нее поселился страх.

Богдан ходил сам не свой, избегал смотреть на Алену, сторонился ее и переживал свое горе в одиночестве. Он перестал посещать вечеринки, дни рождения и проводить выходные на природе. К себе никого не приглашал, на шутки не реагировал, на вопросы не отвечал, много курил и почти ничего не ел. Его жизнь стала одним и тем же застывшим черно-белым кадром: из нее исчезли звук, цвет, движение, надежды и мечты.