Ольга Тарасевич - Крест Евфросинии Полоцкой

Он вяло кивнул. Магазин, сберкассу. Все равно что. Все равно с кем. Тот чудесный поезд умчался вперед, оставив его на тусклом маленьком полустанке. Какая разница, чем теперь заниматься, когда мечта рассыпалась на мельчайшие осколки и даже уже не больно сжимать их в ладони.

Они готовились долго. Чертили схемы, разрабатывали маршрут, готовили укрытие, чтобы отсидеться, пока «мусора» не успокоятся.

Но буквально за несколько дней до планируемого ограбления в его дверь позвонили.

– Вы знакомы с Виктором Анатолиевичем Кравченко? Говорил ли он с вами по поводу Насти Захаровой? Высказывал угрозы в ее адрес?

Он облизнул пересохшие губы и посторонился, чтобы молоденький участковый мог войти в прихожую.

«Настюха? Да, не дождалась. Загуляла, замуж вышла. Убью гниду, говорил Витек. Но это все ерунда. Глупости. Витек прихвастнуть любит. Не мог же он в самом деле на такое решиться, – думал он, украдкой вытирая о брюки вмиг вспотевшие ладони. – Наверное, „мусора“ просто все узнали о наших планах. Настюха – это так, для начала разговора. А потом „колоть“ начнут. Повезут в опорный пункт, и будет все, как Витек рассказывал: плохой следователь и хороший следователь».

– …найдена убитой с многочисленными ножевыми ранениями. Кравченко Виктор Анатольевич по домашнему адресу не обнаружен. Вы знаете, где он скрывается? Предупреждаю вас, что сокрытие сведений…

Он не дослушал участкового. Оттолкнул его и, даже не закрыв дверь квартиры, помчался вниз по лестнице.

Это, должно быть, какая-то ошибка, думал он. Витек не мог, не мог, не мог!

Уже в подъезде Настиной пятиэтажки он понял: что-то не так, обшарпанные стены буквально сотрясаются от протяжного нечеловеческого воя.

Перед Настиной квартирой у него и вовсе заложило уши. Он толкнул двери, обтянутые коричневым дерматином с намертво застрявшими в памяти синими кнопочками, и едва устоял на ногах.

– Ты! Ты тоже с ним водился! Девочка моя, Настенька, на кого же ты меня оставила…

Отцепив впившиеся в ворот рубашки пальцы тети Лены, он прошептал:

– Неужели правда?

И, бросив взгляд в гостиную, с ужасом попятился назад. На полу виднелись отчаянно-черные пятна крови.

– Звери! Вы все звери! Ненавижу вас, скотов поганых! – неслось ему вслед.

Вроде бы Витька разыскали через пару дней в какой-то деревне. Но только ему уже это было безразлично. Хорошо, что разыскали и «закрыли». Иначе он бы сам его придушил. Настюха. Смешные косички, ободранные коленки. Она всегда давала откусить от своего мороженого, не жадничала. А когда мать купила ей велосипед, на нем колесил весь двор. Понятно, почему в Витька влюбилась. Высокий, темноволосый, красивый. И так песни пел, заслушаешься. Понятно, почему оставила его. Не захотела с уголовником связываться. Разлюбила. Говорила – лишь только посадили его, все, вылечилась от любви.

Витек. Настюху. Резал. Ножом.

В голове не укладывалось.

Да, пил, гулял, деньги любил, работать не хотел. Но чтобы – ее? Ножом? Не понятно, откуда в нем вскипело вот это, звериное. Не понятно…

А участковый все захаживал. Оказывается, были кражи в их районе, вот и выяснял, не Витька ли рук это дело.

Он что-то припоминал, рассказывал. Но «мусор» выглядел крайне недовольным. Все ему хотелось побольше на Витька навесить. Хотя куда уж больше…

Но во время этих бесед, изматывающих, с угрозами, он все и понял.

Уходил Витек на зону еще человеком. Может, не очень хорошим, но человеком. А вернулся – настоящим зверем. Тюрьма ломает, тюрьма уродует. Никого она не перевоспитывает. А порождает только озлобленность, звериное желание мстить всем и вся. И в конечном итоге снова засасывает в свое нутро преступника.

Ночью ему приснился поезд. Это толковалось просто. Снова стало понятно, куда ему надо ехать. Требуется изменить систему, перемалывающую людские судьбы…

Его карьеру словно маслом смазали. Поработал опером, потом окончил школу милиции. Пару лет на следовательской работе – и неожиданно пригласили возглавить оперативную часть СИЗО. Потом заместитель начальника. И – начальник.

Давно развеялись те юношеские фантазии, с которыми он шел работать в милицию. Не милиция и не тюрьма ломают человека. Есть какой-то процент людей, которые сами ломают свою жизнь. И жизнь окружающих. И как бы правильно ни распределяли их по камерам, как бы ни охраняли от тюремного произвола, какие бы поблажки в плане передач и свиданий ни позволялись, преступники все равно не делают выводов, возвращаются. Снова и снова выходят из «автозаков», с уже знакомыми землистыми лицами. Надевают черные робы, буянят, работают, «опускают» или становятся «девками». Замкнутый круг. Он не в состоянии его разорвать. Но может сделать так, чтобы в этом круге все было правильно, четко и понятно. Чтобы осужденные причиняли минимум неприятностей себе и окружающим. Тем и жил, над тем и работал…

Даже занимая должность заместителя начальника СИЗО-4, он еще не знал о том, что этому учреждению пенитенциарной системы предписано приводить в исполнение смертные приговоры. О том, что «смертники» в изоляторе содержатся, – да, был в курсе. Их размещали в пяти специально оборудованных камерах на втором этаже. Усиленные меры безопасности, полосатые робы, никаких писем, передач и свиданий. Когда их вывозили специальным автотранспортом, все сотрудники СИЗО, несущие службу на этом этаже, были обязаны удалиться в изолированное помещение и не выходить из него до тех пор, пока не последует приказ приступить к исполнению своих обязанностей.

Он догадывался: приговоры приводятся в исполнение специальным подразделением. Существует нормативная база, предписывающая ему действовать в обстановке строжайшей секретности. Именно поэтому оборудован в СИЗО отдельный выход для провода тех, кому вынесен смертный приговор, именно поэтому принимаются специальные меры по изолированию сотрудников СИЗО.

Но конкретные подробности его мало интересовали. Поэтому, когда выяснилось, что как начальник СИЗО-4 он автоматически становится руководителем спецгруппы по исполнению смертных приговоров, его состояние было близко к истерике.

Олег Петрович Лесков, перед уходом на пенсию вводивший его в курс дела, это понял. Извлек из сейфа водку, плеснул в рюмки. Выпил сам, первый. Потом спросил, потирая левую часть груди:

– А ты чего не пьешь? А мне, думаешь, легко было? Но кто-то же должен делать эту работу…

Он выплеснул в горло водку и с удивлением осознал: у нее нет вкуса. Совершенно! Проскальзывает, как вода, ни теплоты, ни приятного головокружения. Ничего.