Ольга Тарасевич - Крест Евфросинии Полоцкой

– Вот, – Олег Петрович достал из сейфа пистолет, – «ПБ-9», с глушителем. В день приведения приговора оружие выдается исполнителю. Потом чистится и возвращается тебе. Это пистолет серийного производства, состоит на вооружении в некоторых спецподразделениях. Его отличают меньшая убойная сила и приглушенный звук выстрела. То, что нужно, с учетом особенностей работы специальной группы. Вот инструкция по группе. Гриф «совершенно секретно», так что обращайся с документом осторожно. Ты должен принять все меры по недопущению расшифровки лиц, занимающихся исполнением приговоров, а также мест захоронения.

Олег Петрович старался говорить спокойно. «Убить» – такого слова не было в его лексиконе вообще. И это немного успокаивало. Он даже смог понять, что состав группы – 10 человек. Два исполнителя, два водителя. Врач, констатирующий смерть. Прокурор, удостоверяющий личность преступника и зачитывающий ему отказ в просьбе о помиловании. И сотрудники, обеспечивающие охрану. Кроме прокурора, все члены группы являются штатными сотрудниками СИЗО. При поступлении информации о сборе группы они должны покинуть свои рабочие места по причинам, не вызывающим подозрения. И собраться в специальном помещении для приведения приговора в исполнение.

– Ты не дрейфь, – говорил Олег Петрович, снова наполняя рюмки. – Твое дело – протокол подписать. После того, как прокурор удостоверит личность и объявит об отказе в помиловании, осужденного к смертному приговору этапируют к месту расстрела. До этого ребята готовят яму. Кто-то остается в охране до привоза осужденного. Мне казалось, что проще, когда один приговор. Две минуты – и все. Но бывает, что заключенных несколько. Тогда вопли в «автозаке» – слушать страшно. Глаза у «смертников» завязаны. Но они же слышат, как первого забрали, как второго повели. И в эти последние минуты они больше всего хотят жить, и цепляются за свою жалкую жизнь, и изменить ничего не могут. Но ты здесь – человек подневольный. На количество приговоров ты влиять не можешь, не твоя компетенция. Почему ты молчишь?! Давай, спрашивай, пока есть возможность…

Спрашивать ничего не хотелось. Хотелось одного – уволиться. Казалось, не сможет, не вынесет. Хотя раньше он думал, что хорошо было бы убивать тех, кто признан невменяемым и вместо пули в затылок получает койку в больничной палате. Столько жизней загубили – и даже не «зона», не нары, а больница. И еще Муху в порыве эмоций ему хотелось убить. Золотые руки у Мухи. Какие ножи делал, как рисовал! Талант… Деньжата у него водились, отоварку ему дополнительную позволяли делать. Он как заместитель начальника СИЗО знал об этом, но мер не принимал. Статья у осужденного за хищение, вел себя вроде бы хорошо. Вот и сделали Мухе послабление. А все не впрок. Подговорил на бунт. Заключенные вскрыли вены, статистику испортили. Контролера порезали, парень калекой после удара заточкой стал. А все Муха. В тихом омуте. Казалось, своими руками бы придушил. Все это только лишь казалось.

Сейчас никого душить не надо. Присутствовать, организовывать. Но – какая же тяжесть на сердце. Не смыть водкой, не забыть про нее. Никогда.

«А если уволиться? – снова подумал он, опрокидывая в себя очередную безвкусную рюмку. – Совсем уволиться. Глаза бы мои на эту „зону“ больше не смотрели! Уйти в никуда, вычеркнуть проведенные здесь годы из памяти. Уволиться, но что дальше? Я ведь полюбил свою работу. Часто грязную и неблагодарную, но я ее знаю. И делаю ее хорошо. Все бросить – это значит сдаться. Спасовать. Нет, нельзя. Нельзя. А приговоры… Вот, Петрович правильно говорит. Не люди. Бешеные звери. От них надо избавляться».

И он стал уточнять какие-то детали. И Олег Петрович с облегчением вздохнул. И все ему казалось, что он успеет привыкнуть к этим новым обязанностям. Успеет собраться, взять себя в руки.

Но только все вышло по-другому.

Наверное, знали, что Петрович уходит. Наверное, хотели проводить человека спокойно.

Только вот о нем кто подумал?! В первый же день его официальной работы в новой должности зазвонил один из стоящих на столе многочисленных телефонов. И ему сообщили: по таким-то приговорам принято решение оставить их без изменений. И в прошении о помиловании отказать. Короче, действуйте, гражданин начальник.

Он сразу засуетился. Вызвал ребят. Невольно поразился: обычные, ну совсем обычные, некоторых он даже знал в лицо и никогда бы не подумал, что они…

Сразу всем сказал, что нервничает. Да и без слов было понятно: дрожат руки, то в жар бросает новоиспеченного начальника СИЗО-4, то в холод.

Они не пытались его успокаивать. Только говорили: все быстро, все проходит быстро.

Может, для них все так оно и было.

Но ему казалось, что время застыло.

Пока выкопали яму. Пока вернулись в СИЗО, доставили «смертников» из камер. Пока прокурор все озвучил. Потом ему казалось: они долго-долго, как на край света, едут к месту исполнения приговора.

Он не отвернулся, как прокурор, по одной причине. Его воображение рисовало такие жуткие картины, что надо было все увидеть своими глазами. Иначе он просто сошел бы с ума.

Такой дрожи у людей он никогда не видел. Освещаемый закрепленным на дереве фонариком, осужденный в полосатой робе трясся так, что каждый шаг, малейшее продвижение вперед буквально на сантиметр сотрясало обоих конвоиров. «Обладателям» таких статей даже по коридорам СИЗО предписано передвигаться, низко наклонившись, фактически с изломанным под углом в 90 градусов туловищем. Тем отчетливее сейчас заметно темное пятно на брюках. Обмочился напоследок…

«Как хватило конвоирам сил пройти эту пару метров? Как им удалось уложить его лицом на землю, с головой, свешивающейся в яму?», – подумал он и скрипнул зубами.

Теперь понятно, почему возле ямы стоит с веревкой еще один член группы. Он мгновенно набросил петлю на шею, приподнял голову.

Секунда – и из стриженного затылка взмыла вверх струя крови.

Исполнитель ловко отпрыгнул в сторону, пробормотав:

– Из «макарова» бы все башку разнесло. «ПБ-9» не такой мощный.

Наверное, эта фраза – для него. Тоже трясущегося, тоже метнувшегося в сторону, машинально утирающего лицо. Понимает же, что крови нет. А все оттереться хочется, отмыться. Жаль, не зима. Наверное, хорошо бы сейчас окунуть лицо в пригоршню обжигающего прохладой снега.

– Он мертв.

Кажется, это голос врача…

Тело упаковывают в мешок, бросают в яму.

Из «автозака» доносится протяжный, нечеловеческий вой. Петрович был прав – мороз по коже от этих отчаянных выкриков. И повторение про себя уже выученных наизусть статей, по которым осуждены «смертники», не помогает. Сжата голова в тисках боли. И недоумения. Одни люди убивают других. И от этого страшно. Больно.