Наталия Антонова - Осень цвета кофе [litres]

– А паспорт она вам вернула?

– Конечно, вернула, на кой ляд он ей сдался, паспорт-то мой? – возмутилась Авдотья Егоровна.

– Бабушка, а вы не помните, сколько времени отсутствовала эта женщина с вашим паспортом?

– Часа полтора, а может, и меньше, я не засекала время. Но ведь ей нужно было дойти до банка, получить деньги, а там небось очередь, и назад ещё идти минут десять.

– Вашу основную пенсию вам тоже в банк перечисляют?

– Нет, – замотала головой Лапушкина, – пенсию мне почтальонка на дом приносит.

– А эту почему же не принесла? – задал провокационный вопрос Ринат.

Но старушка, посмотрев на него, как на неразумное дитя, чуть ли не по слогам постаралась доходчиво объяснить:

– Это же тринадцатая пенсия!

– Ах да! – хлопнул себя ладонью по лбу оперативник.

– Ничего, – сочувственно произнесла Лапушкина, – доживёшь до моих лет и поумнеешь.

Ринат хотел уже сказать, что он до её лет не доживёт, но воздержался и спросил:

– А вы могли бы описать девушку, которая доставила вам тринадцатую пенсию?

– А как же! – живо откликнулась Авдотья Егоровна. – Она была рыженькая! И много-много на голове у неё кудряшек! Лицо круглое, хотя нет, слегка продолговатое. Одета она была в строгий синий костюм. Туфли чёрные лодочки без каблука. А мы-то, бывало, на «рюмочках» бегали, – мечтательно закатила глаза Лапушкина.

– А какого цвета у неё были глаза? – спросила Любава.

– Откуда же мне это знать? – удивилась старушка.

– То есть в глаза вы ей не заглянули?

– Да кабы и заглянула! Всё одно было бы!

– В смысле?

– Очки на ней были!

– И вас это не насторожило?

– А чему настораживать-то? – удивилась старушка. – Сейчас мало у кого зрение хорошее, многие в очках ходят!

– То есть очки на ней были не тёмные? Но тогда сквозь стёкла цвет глаз вполне можно рассмотреть.

– Оно, может, и можно, – согласилась старушка, – но только на ней были ящерицы! – выпалила Лапушкина.

– Какие ещё ящерицы? – изумился Ринат.

– Вот темнота-то! – всплеснула руками Авдотья Егоровна. – Очки такие! Называются «ящеры»! Они ещё в Индии по потолку и стенам в гостиницах бегают!

– Кто? Очки? – изумился Ринат.

– Да нет же! Ящерицы.

– Хамелеоны? – догадавшись, что имеет в виду старая женщина, спросила Любава.

– Точно! – обрадовалась старушка.

– А какой у девушки был рост, вы хотя бы помните?

– Помню! Повыше меня, пониже вас! – сказала она Любаве.

– А комплекция?

– Я же уже сказала, в синем костюме она была.

– Я хотел спросить: она была полная? Худая? Средняя?

– На мой взгляд, средняя, не сказать, чтобы толстая, но и костями не гремит.

– Спасибо, Авдотья Егоровна, за помощь, – буркнул Ринат.

– Не за что, касатик! Если понадобится, заходите ещё.

Любава порылась у себя в сумочке, достала плитку шоколада «Россия – щедрая душа», пачку лимонного печенья, подумала и, добавив ещё тысячу рублей, протянула всё это старой женщине.

– Это зачем же? – удивилась Лапушкина и, покачав головой, отстранилась от дара. – Не надо, я же, как всякий сознательный советский гражданин, должна отвечать на вопросы милиции. Это мой долг.

– Всё верно, бабуся, – схватив всё на лету, проговорил Ринат, – но дело в том, что у нас сегодня проходит акция.

– Акция?

– Да, поощрение сознательных граждан! Начальство выдало нам на проведение акции провизию и деньги.

– А ты не врёшь? – неожиданно перешла на «ты» Авдотья Егоровна.

– Честное тимуровское! – по-гусарски щёлкнул каблуками Ринат.

– Ну, тогда спасибо, – улыбнулась Авдотья Егоровна, с нежностью прижимая к груди шоколад и печенье, вкус которых она почти забыла. А купюру она сразу спрятала в карман.

Когда они сели в машину, Ринат с улыбкой укорил напарницу:

– Ты хоть бы предупреждала о намечающейся акции благотворительности.

– Так это у меня экспромтом вышло, – оправдалась Любава с ответной улыбкой.

– Ну, если только экспромт, – проворчал Ринат, полез в бумажник и вытащил оттуда пятьсот рублей.

– Что это? – удивилась Любава.

– Деньги. Разве не видишь?

– Не надо, Ринат!

– Бери-бери, как говорилось в одной старой рекламе, я не халявщик.

– Но ты же не можешь нести ответственность за всё, что придёт мне в голову.

– Это точно, – согласился он.

– И потом, у тебя семья! А я одна, – вздохнула она незаметно.

– На мои семейные обстоятельства как раз и списывается шоколад и печенье. И если ты будешь возражать, я обижусь.

– Если только так, – улыбнулась Любава и спрятала купюру в кошелёк.

«И добрая, и красивая, – думал Ринат, разглядывая девушку в зеркало, – одним словом, гарна дивчина! И где же тот хлопец, что оценит и полюбит нашу умницу и красавицу».

– Ты на дорогу смотри, – улыбнулась Любава, заметив его взгляд и, вероятно, прочитав его мысли.

– Я и смотрю, – отозвался он благодушно. И спросил: – Тебе никого не напоминает словесный портрет, данный Лапушкиной?

– Вроде никого, – ответила Любава. – Среди проходящих по делу пока нет ни одной рыжей женщины.

– Это мог быть парик.

– Скорее всего, именно он и был, – согласилась Любава. И спросила: – А ты думаешь, кто мог отравить Костюкова?

– Например, Попова, – ляпнул Ринат.

– Тю! Зачем ей травить своего квартиранта?

– Может, он ей денег задолжал?

– Она говорит, что нет.

– Свидетелям на слово верить нельзя.

– Поповой можно, – уверенно сказала Любава.

– Это ещё почему? – спросил он.

– Потому что если даже допустить, что ты прав в той части, что он задолжал ей деньги, то ей его не травить нужно было, а вытрясти из него задолженность. Однако я уверена, что Костюков платил Калерии Геннадьевне вовремя. Правда, на этот раз денег она от него не дождалась. Но как я поняла, это должен был быть не долг, а задаток. Ведь он платил ей каждый месяц вперёд.

– Точно. Что ж, убить Вадима мог Рашид Каримов.

– Ему-то это зачем?

– Приревновал его к своей Ольге.

– Каримов выгнал Переверзеву – это раз, а во-вторых, я вообще сомневаюсь, что они были знакомы.

– Кто, Переверзева и Костюков или Костюков и Каримов?

– И те и те!

– Тебе не угодишь! – рассмеялся Ринат.

– Ты ведь и сам не веришь в то, что только что насочинял.

– Не верю, – легко согласился он.

– Тогда что?

– Искать будем дальше.

– Но у меня такое впечатление, что мнимую благодетельницу от Пенсионного фонда мы не найдём никогда, – вырвалось у Любавы.

– Всё может быть, – то ли усомнился, то ли согласился Ринат.

Крупные редкие капли тёплого сентябрьского дождя плюхались в пыль на обочине дороги и не спешили впитываться, так и лежали под лучами заходящего солнца, отсвечивая всеми оттенками топазов и рубинов. Жаль только, что мало кто из людей, спешащих по своим делам, обращал на них внимание. Нынешний ритм жизни не склоняет к созерцанию, любованию, прекрасным и философским раздумьям о скоротечности и ценности жизни. Какая уж там философия, если глаза прикованы к гаджетам, а уши заткнуты наушниками. Но, как говорил когда-то Спиноза, «невежество – это не аргумент».